"Танцевать на каблуках? Ещё чего придумаете?! — в первый же вечер возопила Таша. — Да кто вообще на бал приходит в таком?!"

"Вот ты и придёшь, — обрубила Элль. — И каблуки, и макияж к тому же соорудим. Тогда, быть может, даже перестанешь выглядеть такой пигалицей".

Стабильно скандаля с юной герцогиней, уже в первый день они перешли на "ты" — а когда Таша поняла, что как-нибудь прожила бы и без этого перехода, сблизившего их с "этой снобствующей высокородной нахалкой", было уже поздно.

— …и несравненная графиня Атарея Шорминглан!

Таше стоило лишь чуть напрячь слух, чтобы услышать, как Мор со звонкостью траурного колокола рапортует имена гостей, прибывающих в бальную залу. Глупость, конечно: все сто шестьдесят приглашённых были в особняке ещё вчера, а первые гости прибыли аж два дня назад, так что все давно уже знали, кто удостоил своим присутствием особняк Норманов, но… традиция есть традиция.

А вот Таша ни одного гостя до сих пор и в глаза не видела: после того, как Элль решительно заявила, что "её появление надо продать подороже", девушке и носу из своей башни казать не позволяли. Она даже ела тут же. И лишь тоскливо смотрела из окна, как Мор и подвязавшийся ему в помощники Джеми развешивают по саду бумажные гирлянды, украшая его к банкету, который решили сделать на воздухе — и к должному последовать после бала фейерверку.

"А не пойти ли вам всем к ксаше?! — периодически бушевала Таша. — Я на должность невесты соглашалась, а не послушницы-затворницы!"

Впрочем, приступы протеста почему-то всегда нападали на неё вечером — когда поблизости всегда оказывался Арон с его чуть извиняющейся улыбкой, уморительными рассказами из жизни Пвилльцев и привычным тёплым взглядом, от которого в гости к ксаше отправлялось как раз Ташино возмущение. Как выяснялось, дэй и без всякого тумана неплохо умел влиять на людей… и нелюдей.

— Достопочтеннейший граф Гарнорлин Лембан и очаровательнейшая графиня…

— Так, с этим вроде бы всё, — Элль, придирчиво поправив одну из лент, взялась за шнурки корсета. — Теперь платье.

— А всё-таки корсет затягивать обязательнОХ! — Таша судорожно глотнула губами воздух: Лавиэлль рванула шнурки так, что грудь будто каменной глыбой сдавило. — Нет, ты издеваешься? Как я танцевать буду, если я дышать не могу?!

— Красота требует жертв, — отрезала Лавиэлль.

— Но желательно, чтобы в конечном счёте жертва всё же осталась жива!

— Прекрати ныть! Хочешь выглядеть принцессой или как?

— Я и так не…

— Вот именно. Ты и так не, — Элль уже стряхивала невидимые пылинки с юбки, расшитой серебристыми нитями и каплями горного хрусталя, широкими фалдами ниспадающей до полу. Пока до полу — работа служанок и каблуки должны были сделать своё дело.

Платье было из мягкого шелковистого бархата, со спущенными короткими рукавчиками, оголяющими плечи. Чёрным. Из шкафа Камиллы.

Когда дело дошло до выбора наряда, Элль принялась решительно вытряхивать все сундуки и шкафы "тётушки номер два" — заявив, что у неё самой "размер другой", а "вампирша ксашева хоть повыше и пофигуристей была, но юбку и кое-где ещё ушить легко". Причём, по уверению Элль, платье должно было быть именно чёрным. Как Таша ни протестовала против "вампирской одёжки", как ни боролась за право надеть дымковое белое, шёлковое жемчужно-серое или атласное сиреневое платье — решившая что-то Элль была несдвигаема, как Дымчатый Пик.

— Туфли, — велела наследная герцогиня, и служанка опрометью кинулась Таше в ножки: обувать эти самые ножки в туфли. Чёрные же.

Таша обречённо взгромоздилась на каблуки. Подшивавшие юбку девушки привстали следом, торопливо обкусывая нитки.

— Длина то, что надо, — констатировала Элль — и наградила служанок надменным, — не прошло и года, бестолочи!

— Простите, госпожа, — хором прошелестели девушки, отползая подальше.

— Ах, с кем приходится иметь дела, — страдальчески закатила глаза её юная светлость, — нынче слуги совсем не те, что раньше… Ну, а теперь, — она развернула Ташу лицом к висевшему на стене зеркалу, — посмотри. И оцени масштабы… свершённого мною подвига.

Таша хотела было что-нибудь съязвить, но тут она посмотрела…

…и промолчала.

И ещё минуту промолчала.

— Я сразу говорила, что платье должно быть чёрным, — Элль улыбнулась с затаённым удовлетворением. Очень хорошо затаённым. — И бархатным. Хотя бы потому, что все зелёные дебютантки всегда одевают светлые… пастельные… лёгкие… фи. А самая красивая… гм… ну, девушка, которая должна быть самой красивой — должна одеться так, чтобы выделяться из окружающей обстановки… и из толпы, конечно же.

— Дебютантки по этикету должны одеваться в светлое, — пробормотала Таша. — В чёрном вдовам пристало ходить…

Она разглядывала своё отражение с некоторым сомнением: казалось, что из зеркала смотрит кто-то другой. Будто она опять вглядывалась в оконное стекло и видела там — не-себя. Незнакомку… прекрасную. И даже, по лучшим традициям — таинственную. Ничто так не оттеняло белизну её кожи, как этот загадочный чёрный бархат; ничто так не подчёркивало чёткую сердцевидную форму её лица, как высокая причёска с тщательно забранными прядями, отблескивающими старым золотом — особенно отчётливо по контрасту с лентами цвета ночной мглы.