Шрифт:
"И как они только умудряются растить это всё под землёй? Вот уж точно мастера на все руки…"
Впрочем, все посторонние мысли поспешили ретироваться, стоило Таше перешагнуть порог — основательно при этом пригнувшись.
Парки, спирт, целебный корень скинпы…
…и дымок тлеющих цветов эндилы.
Аромат смерти.
Слишком хорошо Таша знала этот запах: цветы эндилы жгли над колыбелью новорожденного и постелью умирающего.
Не раздеваясь, Нирулин метнулась в спальню. Таша — за ней, порой задевая макушкой балки потолка, слыша позади шаги Джеми и шелест одежд Арона.
В ярко освещённой детской металась в жару на постели девочка — слипшиеся на лбу рыжие кудряшки, бледное, очень бледное лицо, губы с оттенком синюшности. Часто, тяжело дышала. Выкрикивала что-то сквозь сон. Седовласый гном в алом камзоле, что-то бормоча, протирал ей лоб спиртом, другой, рыжеволосый, сидел на трёхногом табурете подле кроватки — сгорбившись, тупо уставившись на стену.
— Как Лана? — с порога выпалила Нирулин.
Рыжеволосый поднял голову, скользнул равнодушным взглядом по новоприбывшим и беспомощно посмотрел на жену:
— Нир…
— Как Лана? — отрывисто повторила Нирулин. — Господин Гирре?
"…но ведь знает, не может не знать, что значат эти цветы…"
Седовласый устало вскинул на неё светлые-светлые, будто слепые глаза:
— Госпожа Миран, белая лихорадка — коварная болезнь…
— Господин Гирре, я задала вопрос.
Лекарь, вздохнув, затеребил краешек бороды. Сколько их у него было, сколько ещё будет — но выносить приговор нелегко, будь то первый или сотый раз…
— Девочка не переживёт этой ночи, — без намёка на эмоции произнёс он.
Господин Миран закрыл лицо руками.
Нирулин смотрела на дочь, будто каменное изваяние, будто одно из творений гномьих мастеров. Прямая, безжизненная, безнадёжная…
Арон неслышно шагнул вперёд.
— Что ты здесь забыл, человек? — холодно отчеканил лекарь, не замедлив встать между дэем и кроваткой Ланы.
— Я пришёл помочь, — мягко отозвался мужчина.
— Ей ничем не помочь. Можно излечить тело, но умирающую душу нужно отпустить.
— Эта девочка не должна умирать.
— Кто ты такой, чтобы это решать, дэй?
— А вы, знахарь?
Таша вдруг услышала тишину, которой не было раньше. Посмотрела на кровать.
Лана не металась больше. Лежала тихо, дышала редко. Лицо девочки было спокойным, почти умиротворённым…
…и бледность лица постепенно становилась восковой, а нос заострялся.
— Арон, — прошептала Таша, — она уходит.
Господин Миран отчаянно всхлипнул.
— Отойдите! Отойдите, пропустите его! — Нирулин рванула к лекарю, крича, срываясь на визг. — Вы что, не понимаете, что это моя дочь?! Она ДОЛЖНА ЖИТЬ!
Гном отшатнулся, Нирулин отступила — а шагнувший вперёд Арон опустился на краешек кровати.
Лекарь, рухнув на стул в углу, вдруг повесил голову:
— Она уже никому ничего не должна, — пробормотал он. — Я сделал всё, что в моих силах. А ты только испортишь всё, человек. Это будет трудно и больно. Для ребёнка. Она встречает смерть спокойно, а ты…
— А я не привык уступать, — Арон бережно взял Лану на руки. — Даже смерти.
Дэй положил ладонь на лоб умирающей девочки. Сжал губы, закрыл глаза.
Жара не было. Её тело больше не сопротивлялось болезни. Не боролось за жизнь. Дыхание Ланы было почти неслышным — Таше приходилось напрягать слух, чтобы различать его в звенящей тишине.
Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вдох…
Тишина.
"Нет…"
Дэй одними губами бормотнул что-то — сидя, как сидел.
"Что ты делаешь, Арон? Всё кончено. Минутой раньше ты это скажешь или позже — ничего не…"
…обмякнув, клирик начал крениться набок.
— Арон!
Таша с Джеми одновременно кинулись вперёд, судорожно вцепившись в чёрную накидку. Если бы ребята не поддержали дэя с двух сторон — он бы упал.
— Арон, что с тобой? Арон! Ар… ох…
Таша прижала ладонь ко рту.
Дэй не дышал.
"Нет, не может быть. Не может, не мо-жет…"
— Что? — четыре голоса прозвучали одновременно. Один с любопытством, один — с недоверием, двое — с надеждой.
Таша нервно сглотнула.
"Нет, как можно это сказать, если этого быть не может…"
— Это глупо… знаю… но он почему-то не…
Оборвавшись на полуслове, Таша уставилась в лицо дэя.
Его ресницы дрогнули.