— Из них?

— Из членов общества "Забавные Игры".

Бутыль опустилась на стол с мягким звоном:

— Но она и первая в своём роде, верно? — заметил Альдрем. — Раньше вы не связывались с… подростками. А она к тому же совсем ребёнок…

— Насчёт этого можешь не волноваться. Она повзрослеет. Гораздо быстрее, чем сама того хочет, — он рассеянно водил пальцем по краю бокала. — Я ей в этом помогу.

В камине обыденно потрескивало пламя. Огонь — это так… символично. В конце концов, эти игры всегда были на грани. Несмотря ни на что, он играл с огнём. В любой игре есть риск — без этого ни одной игры не бывает. Или, во всяком случае, никакого интереса в игре без риска нет.

— Она очень милая девочка, — задумчиво сказал Альдрем. — Правда.

— Я умею выбирать.

— Ребёнок, попавший в водоворот взрослой жизни…

— Она искренне верит в то, что всё будет хорошо. Она видит мир прекрасным и удивительным, в лужах замечая не грязь, а отражённые облака. Считает Королевство действительно сказочным красивым мирком. И предпочитает не замечать отрицательного в людях вокруг неё, а если всё-таки замечает, решает, что это исключение, а не правило. Даже в мелком чумазом конюхе она углядит обладателя красивых добрых глаз.

Он листал страницы своей памяти. Тринадцать. Она тринадцатая… Сакраментальное число.

Тринадцатая и последняя.

Это тоже очень символично.

— Но самое поразительное здесь то, что это срабатывает. Люди видят, что о них думают хорошо, и им вдруг становится неловко от осознания того факта, что о них могут подумать по-другому. И, парадокс — стараются не разочаровать её ожиданий. Заметь, что пока ей встречались далеко не самые худшие представители рода человеческого… и гномьего. Пожалуй, даже если бы с ней не было кое-кого, она бы прекрасно обошлась помощью окружающих.

— Прямо-таки воплощение незапятнанной невинности…

— И невинного детского эгоизма. О, Альдрем, все мы не без греха. Моя девочка ещё та эгоистка. Просто её эгоизм по-детски неосознан. И я искренне надеюсь, что её многочисленные достоинства не дадут тебе повода меня осуждать.

Альдрем издал едва слышный вздох:

— Я всегда на вашей стороне. Вы же знаете.

— Мой верный Альдрем, — он даже головы не повернул. По-прежнему смотрел в огонь. По-прежнему обводил пальцем хрустальный край. — Знаю. Но напомнить порой нелишне.

Эта игра определённо выходила не такой, как остальные. Остальные получались слишком… лёгкими. Остальные слишком легко сдавались. Кто-то поднимал белый флаг — он и первый ход сделать не успевал, кто-то капитулировал на середине партии. До самого конца удавалось дойти лишь пару раз. Впрочем, и правила везде были разными. И ставки — соответственно.

В этот раз правила были действительно сложны. Но и на кону стояло всё.

Что ж, лебединая песнь обязана быть лучшей. Последнее творение мастера должно остаться в веках.

Это вряд ли воспоют в песнях, но потом будет, что вспомнить. И в том, что это потом будет, он не сомневался.

Всё дело было в том, что он всегда побеждал.

— Может, по такому поводу я даже изменю своим предпочтениям, — сказал он вслух.

— Каким именно, хозяин?

Он поднял бокал на уровень глаз, взглянув на пламя, плещущееся в жидком янтаре:

— Возможно, стоит попробовать что-то новое. Кажется, сидр Фаргори действительно не так плох?

Выйду к ночи в поле с конём

Сидя за столом, отец Дармиори воззрился на свой класс поверх скрещённых пальцев:

— Принесли ли вы новые тетради, дети мои? — вопросил он.

— Да, святой отец! — радостно помахала тетрадкой Таша.

— Нет, святой отец! — не менее радостно ответили остальные.

В глазах у каждого сияла слабая надежда — быть может, отпустят?..

Однако судьба, злобно ухмыльнувшись, поспешила подставить ножку.

— Ничего, у меня вдоволь лишнего пергамента, — вкрадчиво заметил отец Дармиори. — Далее… принесли ли вы "Историю Аллиграна" достопочтенного господина Корглари?

— Да, святой отец! — Таша взмахнула пухлой потрёпанной книжкой.

— Нет, святой отец! — выкрикнул счастливый класс.

— Печально. Однако по счастливой случайности я ещё вчера переписал список вопросов в пяти экземплярах, так что… — лицо пастыря исказила донельзя зловещая улыбка, — садитесь, дети мои.

Дети побрели за парты, и маленькую комнату огласило подобие кантаты для десятка обречённых голосов на тему "да, святой отец".