— Само собой разумеется, сэр.

— С чего начнешь?

— Уверюсь, что не ошибаюсь.

— Предлагаю человека, который справится с этой задачей лучше всякого другого.

Бел-Сидек улыбнулся.

— Правда, тебе придется выдать мне имя шпиона. Но я уже обещал — он твой. Однако дело настолько важное, что должно попасть в надежные руки. Среди рядовых Союза чересчур много любителей. Кроме того, если послать кого-то из Живых, предатель может опознать его.

— Давайте имя на имя, сэр. Старик наморщил лоб.

— Нет, не могу. Это не в его правилах. Имя ты получишь в наследство — после моей смерти.

Бел-Сидек тщательно взвесил последнее заявление Генерала, обдумал и сказанное стариком раньше.

— Хорошо. Проследите за одним из ваших людей — за Насифом.

Генерал долго оставался неподвижным; лицо его мертвенно побледнело.

— Ты уверен?

— Это он.

— Хвала богам, милосердным и всемогущим, что улыбаются благосклонно, глядя на нас.

— Сэр?

— Я намеревался передать округ Хар Хадрибелу, а Насифа ввести в командование Шу. Даже если б, он сам не узнал меня, это сделал бы Кадо, стоило Насифу описать атамана Шу.

— И все же советую выдвинуть его, сэр. Вам не обязательно выдавать себя. Если Насиф действительно сотрудничает с геродианской шайкой, о такой новости ему захочется доложить хозяевам.

— Да. Принеси письменные принадлежности. Бел-Сидеку пришлось подождать. Старик писал медленно, и усилия его были куда более болезненными, чем накануне вечером. Бел-Сидек молча переживал за него. Всего Генерал написал три записки.

— Эту отнесешь туда же, куда носил вчера. Другие две — Хадрибелу. Одна для него, вторую он после ужина лично доставит Насифу. Ты же пойдешь к своей подружке и пробудешь у нее до ночного совещания.

— Слушаюсь, сэр.

Бел-Сидек вышел; нога так разболелась, что захотелось подбодрить себя.

— Я не поддамся. Я не побежден. Я — среди Живых, — пробормотал он.

Эйзел дотащился до единственного свободного столика в забегаловке Мумы и тяжело опустился на стул. Сам Мума немедленно вырос рядом и устроился напротив.

— Тяжелый день выдался?

— Мало сказать. У тебя в подвале еще остался запасец того нарбонианского пива? Сдается, я готов вылакать целую бочку.

— Есть немножко внизу. Такого больше нигде не сыщешь. Но не уверен, что у тебя есть время. — Мума поднялся.

Эйзел проследил за ним глазами. Мума остановился у двери в кухню. Через секунду на пороге возник хромой человек. Хромой-то хромой, но на руку он был изрядно ловок. Эйзел чуть не пропустил момент передачи письма.

Мума подозвал младшего из сыновей, и тот вышел вместе с калекой. Мума выждал минуту и вернулся к столику Эйзела.

— Мне?

— Тебе. Воробышек прилетел.

— Сходи за пивом.

Мума осклабился; нескольких зубов у него не хватало.

— Не намерен срываться из-за этого?

— Намерен чуток расслабиться, пожрать и выпить. Варево в котелке вскипит и без моего присмотра.

— Не сомневаюсь. Слишком много у тебя хозяев, всех не обслужишь.

— Хозяин у меня один. Я сам.

— Пусть один, но очень требовательный, спуску не дает.

— Может, и так.

Эйзел подумал о паре спокойных недель, о мирной рыбалке в каком-нибудь тихом уголке. Кушмарраханская похлебка поварится без его присмотра. Но не сейчас. Сейчас здесь здорово интересно. Чуть позже.

— Ну и ну! — Меджах с шутливым отчаянием уставился в свою миску. — Сырое вместо подгорелого.

— Червяков хоть нету? — поинтересовался Ногах.

— Да нет вроде, даже им стыдно показаться в такой компании.

— Тогда ешь. Вырастешь большим, сильным, храбрым и умным, как наш возлюбленный…

Ногах заметил веселые искорки в глазах сидевших напротив братьев и обернулся.

— Мо'атабар! Мы как раз о тебе толковали.

— Слышал-слышал, что-то насчет моей силы да смекалки. Впрочем, с истиной это имеет не больше общего, чем румянец смущения на девичьих щеках. Кстати, наш возлюбленный предводитель желает видеть тебя вместе с братишкой. Не спеши, не спеши! Ты же знаешь, я человек вежливый, деликатный, я полон сочувствия к нуждам подчиненных. Ни в коем случае я не лишу тебя редкостной возможности отведать подобные деликатесы. Такая удача выпадает один раз в жизни, а я не какой-нибудь дикий злобный турок. Кушай, не стесняйся, кушай больше. Наслаждайся, пока можешь. Не попросить ли повара принести добавки? Наверняка осталась одна-две порции.

— Нет-нет, я командир и должен обуздывать свои желания, чтоб не подавать дурного примера. Обжорство — непростительный и отвратительный порок.

Мо'атабар, ухмыляясь, отошел от них.

— Фа'тад! — воскликнул Йосех.

— Да.

У Йосеха тут же заболел живот.

— Опять.

— Не доводи меня, братишка.

— Ну чего он ко мне привязался?!

Никто не отозвался, даже не сострил в ответ. Меджах брюзжал что-то в адрес неблагодарных кушмаррахан, которые травят всякой дрянью своих благодетелей.