За окном дождливый осенний день 1996 года. Я листаю дневник, пытаюсь вернуться на семь лет назад, к тому времени, когда впервые встретился с Линдой. Потом резко отбросил его в сторону — я и так все прекрасно помнил…

… — Хотите чаю? Конфеты есть…

Так начался наш разговор с Линдой в комнате институтского общежития, где она жила во время сдачи сессии. До этого я знал ее только по письмам и, как мне тогда казалось, вполне достаточно. Но стоило мне увидеть Линду, как сразу во мне вспыхнуло недоверие к ней. И разочарование. И недоумение. Все эти чувства разом нахлынули на меня и выбили из колеи. Я даже сначала не понял, почему вдруг возникло у меня такое отношение к женщине, по виду больше напоминающую школьницу. Гораздо позже до меня дошло: ту жизнь, которую описала Линда, она просто не могла прожить, физически не смогла бы вынести описанные ею испытания, обрушившиеся на ее хрупкие, в прямом смысле, плечи — горе, жестокость, несправедливость. Может поэтому я и представлял ее другой…

Несколько дней спустя я все же не выдержал и поинтересовался у Линды, откуда у нее оказалось столько сил, чтобы не только перебороть все невзгоды, но и сохранить душевность, доброту, уверенность в себе и веру к людям? Ответ был серьезным:

— Мне помог Бог!

По-разному можно отнестись к ее словам. Но мне в тот момент вспомнилось сказанное в Евангелие от Матфея: «Добрый человек из доброго сокровища выносит доброе, а злой человек из злого сокровища выносит злое, будь то в словах, будь то в деяниях». Очевидно, Линда с детства пила из доброго источника, если можно так выразиться. И, вероятно, я никогда бы об этом не узнал, если бы однажды не упрекнул ее в том, что она много курит.

— На меня курение не действует, — засмеялась Линда в ответ. — Кстати, курю я не так уж часто. Но мне это просто необходимо для здоровья…

Я подумал, что это шутка. Своим слабостям и привычкам мы всегда ищем оправдания, а если их нет, то отшучиваемся. Но я ошибся. Однако безобидное замечание о вреде курения позволило мне узнать то, о чем я никогда бы не догадался спросить. Зато теперь я могу сказать, что странности в жизни Линды начались отнюдь не 1 января 1983 года, как она утверждала, а гораздо раньше.

Линда росла без матери, поэтому очень любила отца — художника, который частенько уезжал из дома на заработки. Тогда они жили в Ворошиловградской области. В память пятилетней Линды врезалась больница для инфекционных больных, вернее, высокий некрашеный забор, за которым находились больные проказой, сифилисом, гепатитом, туберкулезом… А спустя год за этим забором оказалась и Линда. Ее привезла «скорая помощь» с диагнозом «болезнь Боткина» — температура под сорок, суставы ломило, кожа желтая, отечность, боли в печени, здорово увеличенной. Лечили Линду жестоко — по 15 уколов в день, но улучшения не наступало. В палате вместе с ней лежал еще мальчик четырех лет, Сережа — худой, как скелет. Он фактически не вставал с постели, а однажды утром Линда не смогла его разбудить. Пришли врачи и унесли Сережу. Нянечка сказала Линде, что он заснул, его теперь заберет мама.

— Не бойся, ты тоже скоро заснешь, — со вздохом проговорила она, — и болеть ничего не будет.

Но Линда и не боялась, так как смерть для нее была отвлеченным понятием. Не знала она и о том, что врачи ее уже приговорили, оставив надежды на выздоровление. Первый месяц Линду еще лечили, второй — лекарства на нее уже не переводили — не излечима. Оставалось ждать.

После смерти Сережи Линда осталась в палате одна, дверь которой запирали на ключ — выходить не разрешалось. Поэтому Линда подолгу смотрела в окно, приподняв нижнюю раму — она открывалась легко, — за которым виделось мрачное одноэтажное здание морга. Рядом с ним и забор был пониже, да больные обходили это место стороной.

В один из летних дней Линда также сидела у открытого окна, когда увидела, как через забор перелез парень. Он подбежал к окну, забрался в палату и, приложив палец к губам, чтобы она молчала, спрятался под кровать. Линда и испугаться не успела, потому как заметила, что за окном появился милиционер.

— Девочка, ты никого не видела?

— Нет, дяденька, — сказала Линда, — и ты уходи быстрей, а то заболеешь…

Она уже была рада такому происшествию и с нетерпением ждала, когда из-под кровати появится парень. Он вылез улыбающийся и, подмигнув ей, шепнул:

— Спасибо. Вот тебе за это гостинчик, — и протянул большой соленый огурец. — Больше у меня ничего нет. Ну, выздоравливай, с Богом, дочка…

Линда и опомниться не успела, как парень исчез за окном. Соленые огурцы она не любила и никогда не ела, а тут вдруг откусила и — съела весь без остатка. Он ей так понравился, что когда пришла убираться нянечка, Линда ее попросила принести соленых огурцов, помидор, картошки, хлеба. То есть то, что категорически запрещали врачи. Нянечка знала — жить Линде осталось недолго, потому и решилась нарушить этот запрет. Соленые огурцы, помидоры, вареную картошку она прятала под платье и тайно приносила в палату. Линда все съедала и не могла насытиться. Спустя неделю она заметила, что у нее уже не кружится голова, когда она нагибалась, но главное — Линда начала худеть, то есть стала спадать отечность, понизилась температура. Она уже сама мыла пол в палате, и когда это увидел врач, он просто не мог придти в себя от изумления.

— Ее надо срочно лечить…

Неизвестно, что вышло бы из этого вмешательства врачей, если бы не приехал отец. Он просто взломал дверь палаты и прямо в больничной пижаме увез дочь домой. Отец стал лечить ее сам отваром из каких-то трав, который был совершенно без запаха. А дальше и совсем уже начались чудеса. Вскоре приехал друг отца, врач, который осмотрел Линду и сказал, что организму девочки необходим никотин, ей надо курить. Отец с усмешкой молча протянул девочке сигарету. Линда неумело прикурила, затянулась горьковатым дымом и… даже ни разу не поперхнулась, не кашлянула, будто до этого курила.