В маленькой комнатке агитпункта сидит один дежурный. Посетителей нет: еще рано, до шести часов остается целых пятнадцать минут. Дежурный вопросительно смотрит на Валентина:

— Мне из редакции не о вас звонили? Говорили, что корреспондент придет.

— Да, да, я из редакции... Вернее, я там еще не работаю, но мне дали задание, и вот...

— Вам нужен наш лучший агитатор, так я понял вашего редактора?

— Да. Подготовим с ним небольшой рассказик о работе.

— Придется немного подождать. Я послал за ним, должен вот-вот подойти.

Агитатор пришел скоро. Это был высокий худой парень с живо поблескивавшими темными глазами. Он сильно пожал руку Валентину:

— Зовут меня Костя... Вам надо, наверное, сколько бесед я провел?

— Пожалуй, не только это.

— А что еще? Обо мне из вашей редакции в прошлые выборы Желтянов писал. Так я с ним почти и не разговаривал, он все сам сделал.

К неудовольствию Кости, беседа затянулась более, чем на полчаса. Но Валентин возвращался домой довольный: очень много интересного узнал он из Костиной жизни.

Ни Галины, ни Нины Павловны дома не было. Подосадовав в первый момент на это. Валентин вскоре решил, что так, пожалуй, лучше: никто не будет мешать работе.

К приходу Галины он успел перечеркнуть и разорвать уже не один лист.

— Поздновато что-то, Галюська... — нехотя оторвался он от работы, когда жена вошла в комнату.

— Педсовет был.

А губы ее подрагивали — вот-вот расплачется. Всю дорогу от школы несла она в себе горькую обиду на Глафиру Петровну, несла и крепилась, чтобы не заплакать на людях. А теперь можно и поплакать: здесь нет чужих, при которых не хочется казаться слабой.

Валентин рассеянно взглянул на ее лицо и снова склонился над столом. Перо быстро побежало по бумаге, стараясь поспеть за бегом мыслей.

— Извини, Галюська, я сейчас очень занят... Ужин где-то там, в кухне... — не отрываясь, пробормотал он, но его тихий равнодушный голос показался ей до обидного нетерпимым. Неужели он ничего не понимает? На мгновенье окинув взглядом склоненную фигуру мужа, она резко повернулась, и что-то горькое подступило к горлу...

Успокоившись, она вяло поужинала, прибрала посуду и сидела задумчивая, печальная, пока не услышала громкий голос Валентина:

— Галинка!

Он, довольный, радостный, посмотрел на нее:

— Вот слушай... — и стал читать про агитатора. Она сидела на диване, опустив голову, и покусывала губы.

— Что с тобой?

Валентин бросил листы, сел рядом и тревожно заглянул в ее глаза.

— Что случилось? Ну не молчи, говори, что случилось?

— Ничего... — тяжело произнесла Галина. Валентин властно повернул ее пасмурное лицо, посмотрел в ее полузакрытые глаза.

— Скажи, я должен знать... Понимаешь, — должен!

— Почему ты не спросил меня об этом раньше... — тихо прошептала Галина. — Мне так обидно, что ты не спросил, не увидел этого, когда я пришла.

Она рассказала Валентину о сегодняшнем педсовете, не утаивая и того, что Бурнаков заступился за нее.

— И это все? — повеселел Валентин. — Из-за выговора какой-то Глафиры Петровны ты и расстраиваешься? Ну, Галинка, не ожидал, что ты такая слабенькая на слезы... — он ласково поцеловал ее. — Проще всего — не обращать на это внимания.

— Но ты знаешь, как это неприятно, когда на тебя лгут, а ты должна сидеть, слушать и молчать да ловить на себе соболезнующие взгляды учителей. Нет, нет! Я не могу об этом вспоминать равнодушно.

Они еще долго говорили об этом, а Валентин нежно смотрел на нее и думал, что в ее горячем возбуждении, в словах, во всем ее поведении еще столько наивного, почти детского, что невольно думается: это не жена и не женщина, а милая-премилая младшая сестренка-девочка, которой надо в чем-то помочь. Это ощущение заполнило его всего, но вылилось в одной лишь короткой фразе:

— Моя маленькая...

Потом они вместе прочитали сделанную Валентином статью об агитаторе. Галина порадовалась за него, найдя, что статья написана удачно. Но странно, она начала ловить себя на тревожной мысли о Бурнакове. Почему о нем? Ах, да... он поступил очень благородно и решительно... Мысли снова вернулись к заседанию педсовета.

— Знаешь, Валюша, — улыбнулась она. — Мне все же не дает покоя этот педсовет. И почему-то Борис Владимирович вспомнился...

— Опять педсовет? — запротестовал Валентин. — Не хочу и слышать об этом!