— Смысл ведь через свободу обретается, — сказал Васильев. — Хотя что они вам? Пустяк, мертвые души. А кто на самом деле мертв-то? Помещики богатство свое не земельными угодьями, а в душах мерят. А позаботиться об основе своего благосостоянии им ни милосердия, ни ума недостает.

— Что же, вы их до последней капли крови защищать будете? — полюбопытствовал Павел Петрович. — Овцы они по природе своей. Смотреть не надо, что они упираются и чего они хотят. В качестве высших созданий мы имеем право действовать в своих интересах, без сострадания.

— Овцы сделали Англию великой европейской державой, — заметил Васильев. — И ради пользы дела пренебрегать ничем не следует.

Тем временем Федор Кузьмич взял себя в руки и примиряюще заявил:

— Вы меня поймите, я не сторонник крепостного рабства. В долгосрочной перспективе. Но сейчас это невозможно, недопустимо, преждевременно. Немедленное освобождение крестьян грозит России величайшими социальными катаклизмами и кровавой смутой. Мы должны воспитать в нашем крестьянстве моральное чувство и долг перед нами, и лишь тогда стоит нам задуматься об их освобождении. А до той поры предпочитаю видеть их в качестве овец, нежели убийц. Радоваться должны, что мы с них шерсть стрижем, — могли бы и на шубы пустить.

— Из романовских овец шубы хорошо делать, — блеснул практической сметкой Николай Петрович.

— Вы, вероятно, знаете, что и в высших кругах власти есть персоны, нам симпатизирующие. Отмена крепостного права неминуема. Так что перемены будут. Да, они будут постепенными, продуманными, поэтапными. Но неуклонными и последовательными, — твердо заявил Васильев. — Мы будем действовать прагматично, последовательно и терпеливо и создадим новую Россию. Мы все преодолеем, и будущее будет принадлежать нам. А если кто — да хоть никем не правящие правители — нашей работе будет пытаться мешать…

— Знаете что? — Федор Кузьмич перебил Васильева, и его рука нарисовала в воздухе загогулину неопределенной формы и устрашающего вида. — А давайте на время прекратим наш спор. Опасным вольнодумцем вы себя уже отменно зарекомендовали. Спишем это на дорожную усталость. Мне сдается, что разговора у нас сегодня уже не получится. Я думаю, что разговор этот нам сейчас и не нужен. Вы ступайте, Николай Петрович, распорядитесь, чтобы нашего гостя покормили ужином. Вы ведь, Евгений, так и не ели с дороги? А вы, Павел Петрович, будьте любезны остаться. Есть у меня к вам дело весьма деликатного свойства.

Участники встречи стали расходиться. Васильев еще раз окинул взглядом комнату перед уходом и остановил взор на благородного происхождения старце. Его красивая голова на белом фоне стены выглядела как голова мертвеца… Да он и был мертвец.

Лакей Петр, как и обещал заботливый хозяин, ждал подле дверей в гостевую комнату. Завидев приближающегося Васильева, он принял подобострастный вид и зачем-то дернул себя за ухо, в котором поблескивала изумрудная сережка.

— Ждем-с! — доложил он. — Рад буду вашей милости услужить. Вы же относительно ужина? Так не извольте-с беспокоиться. Все будет в лучшем виде.

Лакей потер привычную тонкую шею.

— Извольтесь в апартаменты пройти, там-с и отужинаете.

Наскоро перекусив, Васильев обрел благостное расположение духа и вспомнил события минувшего дня. Он панибратски шлепнул Петра, побледневшего от проявления барской любви, по плечу.

— Скажи-ка мне, Петр, — вальяжно вымолвил молодой человек, — что тут за шайка бродит? Шапки ни перед кем не ломают.

Он, как мог, описал встреченных им мужиков, и слуга от возможности угодить барину расплылся в довольной улыбке:

— Да как не знать-с? Их в наших краях все знают. — Петр рад был выслужиться. — Трифон у них верховодит. Он у нас за героя.

Васильев кивнул, поощряя лакея продолжить рассказ.

— Везде был, и в сите, и в решете. Партизанил, когда француз пришел. А потом к регулярной армии прибился. Вроде сына полка у них был. Родителей у него не было, сиротой рос. Так он с ними до самого Парижа дошел. Посмотрел, значит, на их красивую жизнь, — Петр с завистью вздохнул, — через это и пострадал. Заболел Трифон там. Воль… Вервь… Не помню, барин. Он сказывал, да я забыл. И мужиков заразил. Теперь вот с себе подобными по округе, как вы изволили метко подметить-с, шляется. И внучка своего немого таскает с собой. У того мамка здесь в усадьбе померла по малокровию, а отца и не видел никто. Теперь вот вместе гуляют, а я с ними по барским поручениям сношаюсь. Люди они дикие, но если подсобить в чем требуется, да за хорошую плату. Хорошо их знаю…

Васильев жестом остановил монолог, а потом придал ему другое направление:

— И как тебе, Петр, новая служба?

— Интереснее стало, барин. От обязанностей прежних меня освободили, я же тюпюрь доверенное лицо. — Петр дернул непокорный вихор, сплюнул в ладонь и старательно пригладил и без того зализанную прическу. — Большие я у этой службы для себя вижу пэрспективы.

— И не в тягость? — поинтересовался Васильев.

— Тяжело не жрамши-с землю пахать, а такая служба… — Лакей снова подергал себя за ухо. — Сам бы себе завидовал, если б знал, что бывает такое.