«Мы за последние дни не видели ни одного нашего самолета, — писал 7 октября 1941 года майор Шабалин (50-я советская армия). — И наши города достаются немцам практически без единого выстрела». Вот уже четвертый день его попавшая в окружение часть отступала, отбиваясь от наседавших немцев. Майор был нездоров, погода портилась, зарядили снегопады. «На дорогах было полно брошенных грузовиков» — несомненный признак катастрофы, разгрома советских армий. Один его знакомый из 217-й стрелковой дивизии рассказывал майору Шабалину о том, что потери их части доходили до 75 % личного состава. «Где тыл и где фронт? — недоумевал майор на страницах дневника 11 октября. — Сразу и не поймешь — удавка вокруг армии стягивается все туже и туже». Два дня спустя обстановка стала и вовсе угрожающей.

«Враг сжимает кольцо вокруг нас. Отовсюду слышна артиллерийская стрельба, вой мин, рокот пулеметов — весь день мы балансируем на грани гибели».

Вся жизнь сузилась до сна урывками в кустах, бесконечных блужданий по лесам и перелескам. Люди промокли насквозь и изнемогали от холода. «Я вот не спал с 12 октября, — признается Шабалин, — а газет в глаза не видел со 2-го».

Сражения в кольце окружения превратились в кошмар для солдата Красной Армии. Анатолий Черняев, командир пехотного взвода, говорил: «Самое ужасное, когда немцы посылали разведгруппы в деревни, где мы остановились на ночлег, и забрасывали хаты гранатами». Это, как правило, предшествовало полному разгрому остатков советских частей.

«Потом они, окружив село, атаковали нас, давили танками. Вот это было уже катастрофой, что мы могли сделать против их танков? Разве у нас были противотанковые орудия?»

15 октября майор Шабалин «блуждал по кругу среди убитых и под постоянным огнем противника», а последние дни, согласно записям в его дневнике, прошли в лесах, в составе группы незнакомых ему солдат. Тело погибшего Шабалина обнаружили в один из дождливых дней в какой-то деревеньке юго-западнее Паески. Последняя запись датирована 20 октября. Обнаружившие убитого Шабалина солдаты вермахта решили передать дневник майора в штаб 2-й армии. Каких-либо важных в военном отношении сведений этот дневник не содержал — Шабалин был всего лишь одним из многих тысяч погибших при попытке выйти из окружения.

И все-таки плен был куда хуже поражения. Владимир Петрович Широков своими глазами видел колонну военнопленных, тысяч в 15 человек, которых гнали из Вязьмы в Смоленск.

«Большинство из них едва держались на ногах и шли, опираясь на палки. Некоторые падали и уже больше не поднимались. Когда кто-то из местных бросал им краюху хлеба, таких охрана могла избить, а то и пристрелить на месте. Обочины дорог покрывали тела погибших, иногда лежавших по нескольку дней. Из 15 000 пленных до Смоленска добрались лишь две».

Даже генерал-фельдмаршал фон Бок, командующий группой армий «Центр», вынужден был признать, увидев на той же дороге колонны конвоируемых пленных:

«Тяжелое впечатление производят крайне слабо охраняемые колонны в десятки тысяч русских пленных, тянущиеся пешим маршем в направлении Смоленска. Будто живые покойники, бредут эти несчастные, изможденные голодом люди по дорогам. Многие так и гибнут на них, от голода и потери сил».

Русский солдат — подлинная загадка. Несмотря на все невзгоды, порождаемые тоталитарным режимом, он готов был героически защищать этот режим.

Стремительное наступление немцев сметало все на своем пути, вермахт занимал город за городом. 3-я танковая группа продвинулась дальше всех — на целых 400 километров, тогда как 9-я армия на марше одолела всего 220 километров. Александр Игоревич Кристаков мирно жил в деревушке под Вязьмой. У них было небольшое хозяйство — гуси, куры, пара свиней и корова. Затем им приказали перегнать домашнюю скотину в колхоз в Горках. «Немецкие самолеты, — по словам Кристакова, — все время атаковали нас с малых высот». Кристакову удалось уцелеть, и он, вернувшись в родное село в начале октября, пережил страшные дни. «Всех кур и гусей немцы отбирали, чтобы самим сожрать», — рассказывает он. А коровы их семья лишилась на следующий год. На следующий день после того, как советские войска освободили их деревню, Кристаков случайно наступил на мину и в результате взрыва ослеп.

15 октября немцы вышли к Ржеву. «Я тогда потеряла работу», — вспоминает бывшая почтовая служащая, называющая себя Татьяной Григорьевной. Это был для нее тяжкий удар — не на что стало жить. Ее второй муж погиб под Ленинградом. «И вот я застряла здесь с четырьмя детьми на руках, а есть нечего». Осенью 1941 года Татьяне Григорьевне было 33 года. Немецкую оккупацию они пересидели в подвале. А за четыре дня до прихода немцев Ржев бомбили. «Такой ужас! — пишет Нина Семеновна в своем дневнике. — Что же будет дальше?» И ночью уснуть было нельзя. Гестаповцы постоянно стучались, задавали одни и те же вопросы: «Где коммунисты? Где они прячутся?» Один офицер, стоявший на квартире неподалеку, все время хвастал — мол, Москву и Ленинград давно взяли. «Я ничего ему не отвечала, я ему не поверила». Нина Семеновна так и не дожила до прихода советских войск, она погибла от голода в оккупации, потому что немцы конфисковали все имевшиеся у нее продукты.

Калинин пал 14 октября 1941 года. Николай Антонович Шушлаков рассказывает: «Немцы, когда пришли, разрешили жителям города в течение пяти дней грабить все, что попадется. И вдобавок освободили из тюрем всех уголовников, чтобы и те могли вдоволь поворовать». Две недели спустя Александра Жолова и ее подруга Любовь Карализова пришли в город. «Боже мой, что мы там увидели!» — невольно восклицает она. Женщина хоть и прожила в Калинине всю жизнь, «но не могла узнать родного города». Повсюду были одни развалины, застывшие на рельсах трамваи с выбитыми стеклами, воронки от бомб и снарядов. Электроэнергии в городе не было. Около трамвайного парка они увидели немецкие танки. Солдаты со смехом и шутками разбивали на части статую Ленина на площади. А на пьедестале, где раньше стоял памятник Ленину, красовался огромный флаг со свастикой. Когда на следующий день какой-то молодой человек попытался этот флаг сорвать, его поймали и повесили вниз головой у того же пьедестала. «Двое суток спустя он умер, — продолжает Жолова, — но это лишь укрепило нашу решимость бороться с ними».