— Катенька, — слабым голосом позвал разведчик. У него не было височной кости — за синей выбритой кожей пульсировал мозг. — Ты же еще придешь ко мне, Катенька?

— Конечно, Костя, — Катя положила ладошку ему на лоб. — Я обязательно вернусь и посижу с тобой еще. А ты пока поспи.

Пока шла к кабинету начальника медсанчасти — мимо палат, отгороженных от коридора натянутыми простынями — старалась не слышать жалобного многоголосого стона: Катенька, подойди ко мне… Сестричка, на минуточку… Смени повязку, дочка… Катюша, водички… Других медсестер, конечно, тоже окликали, может, и не реже, чем ее, но Катю пугало, что именно с ней больные связывают надежды на выздоровление, именно в нее верят, как в какую-то чудотворную икону. И когда она видела, как санитары выносят из палаты накрытое простыней тело, то цепенела от страшной мысли: он умер, потому что я вчера не подошла к нему… не успела, забегалась… а если бы подошла, подержала за руку, сейчас был бы жив…

Перед кабинетом она остановилась, одернула халатик и аккуратно заправила под шапочку светлые волосы. Осторожно постучала в дверь.

— Войдите, — донесся из-за двери голос Солоухиной. Катя насторожилась — голос был каким-то неправильным. Злым? Неужели она что-то натворила, и теперь ее ждет разнос? Начальник медсанчасти редко устраивала своим подчиненным головомойки, но тем, кто все же этого заслуживал, спуску не давала. Вот только Катя никак не могла понять, в чем ее вина. Опять что-то перепутала? Да вроде бы нет… Может, кто-то из больных пожаловался?

Перебирать варианты можно было до бесконечности, но заставлять ждать Солоухину не стоило. Катя толкнула дверь и вошла.

Клавдия Алексеевна стояла спиной к ней у окна, выходившего в госпитальный дворик. В руке у нее дымилась папироса, пепел начальник медсанчасти стряхивала в большую кадку с древовидным фикусом. По тому, как она это делала — резкими, нервными движениями — Катя поняла, что ее догадка верна. Солоухина не просто злилась — она была в гневе.

— Товарищ начальник медсанчасти, — четко отрапортовала Катя, — медицинская сестра Серебрякова по вашему приказанию явилась.

— Ого, — сказал чей-то насмешливый голос, — у вас тут, как я погляжу, прямо армейская дисциплина.

— А как может быть иначе в госпитале военного подчинения? — голос Солоухиной был ледяным. Она повернулась к Кате и едва заметно кивнула ей. — Познакомьтесь, Серебрякова, это товарищ из Москвы, из НКВД, он хочет с вами побеседовать.

У Кати сжалось сердце. НКВД? Москва? За ней? Господи, что же она натворила?

Она с трудом заставила себя повернуть голову. На обтянутом дерматином диване сидел, закинув ногу за ногу, здоровенный парень лет двадцати семи, с коротко остриженными светлыми волосами и перебитым, как у боксера, носом. Парень почему-то сразу показался ей очень наглым — такие постоянно приставали к ней на танцах в Ленинграде, еще в той, довоенной жизни.

— Здравствуйте, — вежливо поздоровалась Катя. Парень улыбнулся, сверкнув золотым зубом («бандит какой-то», — подумала она) и поднялся с дивана.

— Ну, здравствуй, Катерина, — проговорил он, делая шаг к ней навстречу. Можно подумать, они были прекрасно знакомы и встретились после долгой разлуки. — Мадонна Каменск-Уральской медсанчасти…

— Я никакая не мадонна, — неожиданно твердо сказала Катя. — И потом, вы не представились…

Улыбка сошла с лица парня. Он вытащил из кармана красную книжечку и раскрыл ее.

— Капитан НКВД Александр Шибанов. Как тебя зовут, я знаю. Все, формальности соблюдены?

Катя кивнула. Наглый парень убрал удостоверение и показал ей на стоявший посреди кабинета стул.

— Присаживайся. Я задам тебе несколько вопросов, отвечай быстро и честно, договорились?

Катя на негнущихся ногах подошла к стулу.

— Не бойтесь, Серебрякова, — напряженным голосом сказала Солоухина. — Товарищ Шибанов хочет кое-что узнать о ваших способностях…

— Товарищ доктор, — перебил ее капитан, — когда мне потребуются ваши разъяснения, я их попрошу. Катерина, сколько больных, за которыми ты ухаживала здесь, в госпитале, умерло?

Катя смешалась. Медсанчасть Каменск-Уральского, конечно, отличалась от госпиталей на передовой, о которых рассказывали девчонки — там раненые умирали десятками, под наспех намотанными бинтами кишели черви, а столбняк и гангрена безжалостно добивали тех, кого не убили немецкие пули. Но больные умирали и тут, и умирали часто. Сколько среди них было тех, кому она на бегу поправила подушку или принесла воды?

— Не знаю… — проговорила Катя едва слышно. — Я не знаю… у нас довольно низкая смертность…

— Смертность по госпиталю вполне обычная, — возразил ей Шибанов. — В пределах, так сказать, статистической нормы. Повторяю вопрос: сколько больных у тебя умерло?

— Так нельзя ставить вопрос, товарищ капитан, — резко сказала Солоухина. — Больных ведут врачи, а не медсестры. Медсестра может работать сегодня в одном отделении, завтра в другом, а послезавтра — в третьем. У нас не хватает медсестер, девушки работают по две смены подряд…