– Юрочка, что ты говоришь! Юрочка!

– Только так и надо, только так! Я же советский учитель, кандидат в члены партии! Что мне, ждать, когда немцы повесят меня? Или идти в услужение к ним? Нет-нет, помолчи лучше!..

– Юрочка, милый!..

Она снова обхватила его за шею руками и начала навзрыд, красиво, как девочка, плакать. Кудлатый мопс поднял голову, посмотрел на свою щедрую на куски и ласку хозяйку и равнодушно зевнул.

Назавтра поздним вечером Кондрат Ладутька рассказывал в лагере об очередной встрече с Жарским.

Пришел Юрий Павлович вовремя, весь потный, верно, бежал, чтоб не опоздать. О случившемся на партизанской базе принес такие вести… После того как его жена выболтала Евдокии тайну, та стала обдумывать, как бы прибрать продукты к рукам. В сообщники позвала Балыбчика. Тот подобрал помощников, осмотрели базу, улучили время – пригнали подводы. Часть добра поделили между собой, остальное отдали Евдокии.

Жарский, рассказав об этом, попросил, чтобы через два дня его встретили, взяли в лагерь.

У Ладутьки созрел заманчивый, на его взгляд, и довольно простой план: пойти ночью в деревню, поотбирать винтовки у этих вновь испеченных вояк-полицаев, набить им морды и вернуть продукты. Он доказывал, что справится со всем этим сам, но на всякий случай согласился взять кого-нибудь в подмогу.

Никита Минович, теребя усы, неслышно посмеивался, а Андрей слушал эти наивные, с военной точки зрения, рассуждения Ладутьки и хмурился, недовольно посматривая на Зайцева, который время от времени пожимал плечами и улыбался. Ну, а молодые подпольщики готовы были горой стоять за предложение Кондрата. И когда дело дошло до назначения помощников, первыми вызвались идти Ваня Трутиков и Миша Глинский. Леня Трутиков промолчал, верно, не хотел перебегать дорогу старшему брату, но по глазам его видно было, что и ему неймется пойти с дядькой председателем.

Сам же Ладутька с прохладцей отнесся к порыву комсомольцев. Не хотелось ему брать с собой местных ребят, да и не очень-то надеялся на них. По взглядам-молниям Зайцева Кондрат понял, что боец тоже не прочь пойти, но ждет, что скажет Андрей.

Наконец Ладутька попросил послать с ним одного Зайцева. Никита Минович глянул на Сокольного.

– Все-таки здесь много риска, – начал Андрей. – Ведь в шести километрах от деревни, в районном центре – немецкая комендатура. Под боком – шоссейные дороги. Что будет, если нарветесь на немцев?

– Я все разведал у Жарского, – заверил Ладутька. – Никаких немцев там сегодня нет.

– Стоит полицаям поднять стрельбу, – возразил Андрей, – и немцы тотчас вышлют отряд. Тогда и вам несдобровать, и мы ничем не сможем помочь.

– Кто… кто поднимет стрельбу? – удивился Ладутька. – Эти сопляки? Да они и стрелять-то еще не умеют!

– Раз им выдали винтовки, значит, научили. Чего же они торчали шесть дней в комендатуре?

– Сопляки, и все! – стоял на своем Кондрат. – И глазом не моргнут, как мы их…

Трутиков разрешил, и Ладутька с Зайцевым ушли.

– Прихвати веревки, – шепнул Кондрат Зайцеву.

Было уже за полночь, когда они добрались до деревни. Ночь выдалась темной, тучи закрыли небо, по земле, словно поздней осенью, стлался густой туман. Хата Ладутьки стояла с подлесного конца улицы, и сперва он решил пробраться на огороды, незаметно пройти двором на улицу, подкрасться к дежурному полицаю не с той стороны, откуда тот мог ждать.

В конце улицы, однако, никого не оказалось. Партизаны укрылись за ворота, затаились.

«Хорошо бы, сразу Балыбчик попался, – думал Ладутька, – тогда все проще… А пройдет другой полицай – с Балыбчиком придется отдельно управляться. Двойная работа…»

Вскоре недалеко от двора Ладутьки кто-то свистнул. В ответ раздался свист откуда-то со стороны школы. Кондрат дернул Зайцева за гимнастерку. Тот взял автомат на изготовку. По самой середине улицы кто-то тянулся ко двору Ладутьки, бормотал себе под нос, видно, дрему отгоняя. По фигуре, походке Ладутька угадал: Балыбчик! Не по себе даже стало, что приходится прятаться от такой дряни. Сколько раз ему, председателю сельсовета, доводилось штрафовать Балыбчика за всякие хулиганские выходки, передавать дела в суд, в милицию! Лайдака этого в деревне никто и за человека-то не принимает. Подойти вот сейчас, да в морду! Иной управы на него теперь нет. Но коль выдали дурню оружие…

Балыбчик брел в конец улицы, брел, как пьяный. Винтовка висит на правом плече, обе руки – у подбородка, верно, цигарку сворачивает. Да, вот похлопал по карманам, нащупал спички, отвернулся от ветра, спиной к Ладутьке, начал прикуривать.

Кондрат неслышно шагнул к нему и с размаху огрел по шее. Балыбчик – носом в землю, а винтовка – в руках Зайцева.

– Цыц, паскуда! – прошипел Кондрат, когда Балыбчик, перевернувшись на спину, хотел было заорать. – Пристрелю, как собаку!

Увидев перед собой дуло нагана, полицай зашлепал губами, но кричать не отважился. Зайцев ловко скрутил назад и связал ему руки.