Впрочем, расследовавшие дело сыскари понимали в ситуации не многим больше чем горожане. Тристис Иммаген сидел и откровенно зевал на очередном допросе. Всю ночь они колесили по городу, пытаясь выловить иллюзии-проклятия. Чародеи уже давно и при очень странных обстоятельствах сбежали из города, собранные факты никак не сводились воедино, отлов и изучение иллюзий должен был хоть немного прояснить ситуацию. Фактов было катастрофически мало, при этом даже то, что было известно, никак не удавалось состыковать в единую картину. Как и ожидалось, очередной допрос не принес никаких результатов и, сыщики опять вернулись к обсуждению многочисленных непоняток. Тристис отстаивал свою линию о независимости действий Повелителя Чар и напавших на тюрьму чародеев, его заваливали контраргументами. Следствие откровенно топталось на месте, фактов было много, но они формировали очень противоречивую и нереальную картину. Оснащенная самыми лучшими сыскными артефактами, получившая огромные привилегии комиссия просто не знала, что делать. По много раз и с разными методиками опрашивались одни и те же свидетели, по много раз прочесывался и измерялся каждый закоулок руин тюрьмы и магистрата, но дело это не двигало.

Поначалу Тристис сам был жертвой этих допросов, уж что-что, а их с комендантом допрашивали раз пять, да с применением таких 'артефактов правды', что не то что соврать во время допроса, но и подумать о лжи чревато, а голова постоянно болела от улучшающего вспоминания артефакта. И каждый раз их благодарили и с фальшивой любезностью заявляли, что якобы очередной дословный пересказ событий в магистрате помог им дальше продвинуться в расследовании.

В конце концов, это лицедейство Тристису очень надоело, он поговорил с Хомиусом, одним из членов комиссии, который оказался давним знакомым по службе в императорском сыске. В результате его после короткой проверки присоединили к комиссии как внештатного следователя. Ситуация там заострилось настолько, что они готовы были хоть горного козла сделать внештатным следователем, если бы он хоть как-то смог помочь продвинуться следствию, упершемуся в тупик.

Очередной вялотекущий спор внутри комиссии был прерван служащим, объявившим о приходе очередной партии допрашиваемых. В этот раз решили собрать вместе основной персонал тюрьмы, надеясь, что их коллективный допрос подкинет идею, куда копать дальше.

Одни из главным допрашиваемых был Гиппос. Так уж вышло, что текущий тюремный целитель оказался молодым пареньком, ничего не знал и никак не мог ответить на вопрос, каким образом Повелитель Чар все это время по документам проходил под видом обычного чаровника. Поэтому пришлось напрячь все силы, чтобы вытащить ушедшего на пенсию его предшественника, Гипоса. А потом — всеми силами откачивать старичка от сердечного приступа, настолько они там в тюрьме проворовались! Также были начальник тюрьмы, его племянник, текущий целитель и еще пару представителей тюремного персонала. К сожалению, не удавалось никак отыскать Толлеуса, ответственного за систему забора магической энергии.

Случай с магистратом настолько всех всполошил, что сразу после пришествия Толлеуса допросили очень поверхностно и хорошенько не потрясли по поводу системы функционирования тюрьмы. Комиссия тогда только подъехала, комендант пытался хоть как-то навести в городе порядок, а Тристис еще с день отходил от шока после случившегося. Не удивительно, что Толлеус успел унести ноги. Все вещи в доме были оставлены на своих местах, как будто хозяин отлучился совсем ненадолго. На этот случай внутри была организована засада. Также всем городским караулам была дана наводка на арест настройщика в случае его обнаружения. Вот только интуиция подсказывала Тристису, что старик не так глуп и уже успел выехать за пределы города.

Двое дюжих молодцев ввели под руки Гиппоса и усадили на скамью. После того, как у старика отобрали посох и обработали несколькими артефактами, он совершенно не представлял угрозы. Стражники в данном случае выполняли роль не столько конвоиров, сколько помощников: без них бывший целитель передвигаться сам уже не мог.

Вся правая сторона лица Гиппоса постоянно дергалась, отчего могло показаться, что он строит уважаемой комиссии рожи. Однако на это никто не обращал внимания: старика допрашивали не впервые, и все уже привыкли.

Тристис слушал вполуха: он не ожидал услышать ничего нового. На одни и те же вопросы бывший целитель из раза в раз давал слово в слово одинаковые ответы. Кроме того от тихого, лишенного каких бы то ни было эмоций голоса старика маркинского сыщика клонило в сон.

Без сомнения, самое интересное в истории Гиппоса — это артефакты заключенного чародея. Всего несколько вещей непонятного назначения. Целитель смог идентифицировать лишь меч. Меч искусного происхождения, скорее всего реликвия из раскопок, но великолепно сохранившаяся и качества исключительного. Одна она стоила целое состояние и именно из-за нее искусник пошел на воровство и подлог документов. Искать артефакты, распроданные на черном рынке предприимчивым Гиппосом, за давностью лет было бесполезно. Тем более что комиссию они интересовали лишь в той степени, которая могла бы помочь прояснить происхождение и цели пленного чародея. Тристиса искусный меч также не интересовал: с ним все было предельно понятно. А вот на другие, явно чародейские артефакты, он бы взглянул с удовольствием. Ему доводилось в прошлом иметь дело с подобного рода вещами. Он знал, что если чародей делал их себе сам, то по ним можно будет с легкостью установить школу и направление чародейства, а это совсем не мало.

Гиппос хитро придумал. Логика простая: никто не будет интересоваться судьбой простого чаровника, у него априори не могло быть при себе ни ценных вещей, ни важной информации. Манонасос согласно заключению целителя будет качать ману, как из слабого чародея. Все ведь нельзя высосать за один раз, иначе очень долго будет идти восстановление. Вся система так построена: постоянно идет откачка до черты, а больше — только если чародей заерепенится. Конечно, лишь только чародей попробовал бы освободиться, 'ошибка' в определении уровня тут же бы открылась. Но за это в худшем случае горе-целителя попросили бы с работы. Артефакты безусловно стоили дороже возможных потерь, а чародей был в коме, что давало Гиппосу неплохую фору. Толлеус тут вроде бы не при чем. Документы составлял не он, артефакты не присваивал. Вот только не могло же так статься, что чародей за столько лет так и не очнулся, да и сам настройщик со временем должен был вычислить уровень маны чародея. Короче говоря, очень похоже, что хитрый старик также решил нагреться за счет империи. Так что найти и допросить его надо обязательно.

Когда Гиппоса увели, комиссия вернулась к обсуждению. Обсуждать артефакты ни у кого уже не было ни сил, ни желания: интереса столичных искусников хватило лишь на первые три раза. Сейчас уже был раз пятый или шестой. Однако обязательно нужно было провести обсуждение. Молчать нельзя. Грузный искусник, председатель комиссии, тяжело вздохнул и начал:

— Не замечает ли кто-нибудь какую-нибудь исключительность троих сбежавших заключенных?

Под взглядом грозных очей председателя искусники отводили глаза. Наконец, нашелся один смельчак: