Не удержавшись, Беркут медленно провел пальцами по ее щеке, по шее, как бы невзначай коснулся одного из этих бугорков и задержал руку уже где-то на скрытой под мешковатыми брюками и ремнем талии.

Похоже, что сначала Калина попросту не поняла, почему капитан вдруг так повел себя. Решила, что единственной целью его было действительно убедиться, что перед ним девушка, а не парень. Только поэтому так безропотно позволила расстегивать и осматривать себя. Но потом… потом у нее уже не хватило силы воли одернуть верзилу-офицера.

Так и стояла, запрокинув голову, словно карлик перед огромной статуей, и, завороженно всматриваясь в его лицо, безучастно ожидала, чем кончится этот его сугубо мужской порыв.

— …Неужели прямо здесь?… — проговорил Беркут совершенно не то, что нужно было сказать сейчас. И нервно облизал губы, чувствуя, что во рту у него все покрылось соляной коркой жажды.

— А… где? — едва слышно проговорила она. — В доме? Там нельзя. Лучшего места нам не найти.

Андрей растерянно улыбнулся. Он имел в виду совершенно не это. Всего лишь пытался уточнить, действительно ли Калина убила того красавца из охранного батальона именно здесь; и еще его поразило, как спокойно, по-деловому она восприняла его «нечаянное предложение».

— Чего ухмыляешься? — вдруг резко спросила девушка. — Смеешься-то чего?!

— Извини. Это у меня от усталости.

— От усталости по бедрам не шарят.

— Ты права. Но я рад, что ты все-таки женщина.

— В чем бы еще надо было бы убедиться, — скабрезно хихикнула Калина.

— Вот, пытаюсь…

— И в этом вся твоя попытка? — вновь опасно иронизировала девушка.

— Даже странно как-то, когда притрагиваешься.

— Это — да. Без баб вы быстро дичаете.

— Старик не знал, что он, охранник твой, сюда приходил? — сняв руку с бедер, Андрей вновь коснулся груди девушки. — Ты его сама приводила? Тайно?

— С-са-ма, — закивала головой Калина. — Дважды. Старик даже не догадывался об этом. Но этот не любил меня, — она так ни разу и не назвала его по имени. — Он лишь… Да ты и сам такой, что тебе объяснять? Однако убила не поэтому, нет-нет, — вдруг всполошилась девушка. — Боже меня упаси. Уходя, он заметил автомат. И еще в ящике лежали документы того унтер-офицера. Я готовилась передать их партизанам, которые иногда наведывались к нам на хутор.

— Неужели выдал бы?

— Этот — да. Коммунистов он ненавидел страшнее, чем сами немцы. А коль я за них… Словом, мы бы так и попрощались с ним. Не любя, навсегда. Но он взял эту солдатскую книжку, полистал ее и говорит: «Так это что… твоя работа? Так ты, гадина, что, тоже на энкаведистов работаешь? Да тебя завтра же повесят! Одно слово скажу — и на первой же ветке».

— Не нужно, хватит об этом, — резко прервал ее капитан. — И не смотри на меня так. Я достаточно наслушался подобных исповедей. — Он прошелся по подземелью, опять взял автомат, проверил его. Быстро рассовал по карманам шинели лимонки, засунул за ремень ручку немецкой гранаты, порастыкивал по опустевшим подсумкам автоматные рожки.

— Вместо того чтобы раздеваться, ты вооружаешься? Такого в моей практике еще не случалось.

— Часть этого арсенала я конфисковываю. Хватит с тебя того, что осталось.

— Да не в железках этих дело, еще насобираю. К тому же у меня два таких тайника.

— Ого, старательно готовилась! Уж не партизанский ли отряд решила создавать?

— А я не уверена, что и при своих не придется по подземельям прятаться. Говорят, к тем, кто на оккупированной территории был, «верные сталинцы» относятся, как к врагам народа.

— Брось, не может такого быть. Впрочем…

— Зря я тебе об этом, да?… — с грустью спросила Калина, пытаясь заглянуть ему в глаза. Пальцы ее застряли на пуговице пиджака, который она все еще не решалась застегнуть.

— О «врагах народа»?

— Да нет, о полицае, с которым… Из-за этого вся охота к любви у тебя враз пропала.

Беркут и сам не мог понять, что происходит, почему он так ведет себя. Но он действительно перестал воспринимать ее как женщину. «Или, может, сам себя перестал воспринимать как мужчину, — ехидно заметил Андрей. — Так и признайся, если не Калине, то хотя бы самому себе».

— Точно, не нужно было рассказывать о полицае, — продолжала искать объяснение того, почему мужчина вдруг так резко охладел к ней. Однако поняв, что уже ничего не исправить, вновь напропалую ударилась в воспоминания. — Но так оно и было на самом деле. Пока вытаскивала его через этот лаз, через штольню… Пока хоронила в плавнях… сама чуть не рехнулась.

— Вот только потом этого «охранника» долго искали… — напомнил ей Беркут.

— Так и было. Целый отряд полицаев нагрянул. Их мать этого самого Корзова — фамилия его была Корзов — привела. Предчувствовала, что именно здесь он смерть свою… Правильно, по-матерински предчувствовала. Все обыскали, весь хутор. К нам, правда, только заглянули. Они ведь не знали, что я здесь прячусь. И мать его не знала. А все равно почему-то возле нашей хаты бродила. И причитала. Прямо перед крыльцом. Пока полицаи, дружки Корзова, не увели ее отсюда. На партизан смерть его списали и успокоились. Они-то успокоились, а мне каково?.