— Тут вы правы, — раздумчиво произнес он. — Так и сделаю.

— Мы почти земляки, давайте хоть морально поддерживать друг друга, — ободряюще предложил я.

В глазах новоиспеченного знакомого блеснули искорки надежды.

— Согласен. А как вы здесь очутились?

— Аналогичная история, только был я абсолютно трезв. — Я стал рассказывать припасенную легенду. — В центре города портфель из рук вырвали, а в нем — и деньги, и документы…

Толпа быстро редела. Разобрали почти всех. Остались лишь я и бедолага из Таллина. Видимо, решил я, затея с журналистским расследованием рухнула и придется возвращаться ни с чем. Но вдруг появился запоздавший вербовщик. А так как нас оставалось всего двое, он заспешил в нашу сторону. Изучающе оглядев меня, потребовал паспорт. Я, естественно, сказал, что его у меня нет, чем крайне озадачил мафиози. Однако выбора у него не было. Связавшись с кем-то по мобильнику, он долго чередовал нормальные слова с отборным русским матом, объясняя ситуацию. Парень из Таллина смотрел на него взглядом преданной собаки. Колючие зрачки вербовщика, как блохи, перескакивали от эстонца ко мне. Наконец он поклялся по телефону собеседнику, что с рабочих глаз не спустит, и, поманив пальцем, зашагал к автомобилю. Мы безропотно сели позади водителя, который повел машину по трассе, ведущей в Карловы Вары.

— Условия такие, — сухо изрек «благодетель», — я обеспечиваю вас работой, ночлегом в отеле и крышей.

— Если есть отель, — прикинулся я бестолковым, — для чего нужна еще одна крыша?

— Лапоть, — презрительно ухмыльнулся бандит. — Крыша — это я, твоя защита. Гарантирую, тебя не тронет ни чешский чиновник, ни наш бандюга.

— И даже местная полиция! — в моем голосе смешались удивление и восторг.

— Даже полиция, — самодовольно протянул он и жестко добавил. — Вы за это будете отстегивать лично мне тридцать процентов от дневного заработка. Я рискую, предлагая вас хозяину без документов. А за риск надо платить.

В знак устрашения он похлопал по внутреннему карману, где я уловил нечто похожее на контуры пистолета. Мне ничего не оставалось, как кивнуть головой.

Так мы оказался на одиноком хуторе, что между Прагой и знаменитым курортом. Вербовщик подвел нас к невысокому, богатырского сложения пану, с залысинами и пышными пепельными усами. Переговорив с поставщиком, фермер вытащил бумажник и отсчитал банкноты. Тот благодарно закивал головой и заискивающе проговорил:

— По вашему звонку, пан Иржи, я буду здесь, как штык.

— На ночлег отвезешь туда же, — распорядился хозяин. Вербовщик кивнул, подошел к нам, и его тупой, украшенный прыщами подбородок угрожающе дрогнул.

— Попытаетесь бежать — из-под земли достану и пристрелю! Он вперился колючими зрачками почему-то именно в меня и прошипел:

— Все понял? Я с трудом выдержал его пронизывающий взгляд и молча кивнул в ответ. На лице эстонца царило безразличие.

— То-то! — губы бандита изогнулись в змеиной улыбке. Он засеменил к машине. Фермер подошел ко мне, показал глазами на коровник и на хорошем русском языке приказал:

— Вывезешь навоз, помоешь коров. Чтоб все блестело, как в операционной.

— Вы хорошо говорите на русском, — заметил я.

— Я когда-то в молодости очень любил Советский Союз и был старательным партийцем. Меня за это послали учиться в Москву. Но пришел шестьдесят восьмой, и я возненавидел вашу страну, — он хотел еще что-то сказать, но осекся и уже повелительным голосом предупредил. — Извольте хорошенько запомнить — рабочие в моем хозяйстве лишние вопросы не задают. Он повернулся к эстонцу и поманил толстым, как сарделька, пальцем.

— Приступай к разгрузке, — хозяин кивнул на объемистую фуру. — Мешки с цементом складывать в сарае. Приедет клиент — загружай не мешкая… Будете работать с энтузиазмом, — подытожил он, — заплачу нормально.

— А нормально — это сколько? — деловито спросил я.

— Триста крон в день.

— Сколько часов мы работаем? — не унимался я.

— Десять часов с коротким перерывом на обед, — пан бросил на меня осуждающий взгляд и процедил. — У русских есть поговорка: язык мой — враг мой. Меньше слов — больше работы. Приступайте, то-ва-ри-щи.

Он взглянул на часы и зашагал к усадьбе.

Я вооружился лопатой и стал сгребать навоз. Ферма была запущенной, пришлось изрядно повозиться с тачкой и шлангом, прежде чем полы засверкали чистотой. Потом принялся мыть коров, поглядывая в узкое оконце. У фуры пыхтел балтийский земляк. Каждый мешок цемента ему давался с большим трудом. Он сгибался под тяжестью все ниже и ниже и, наконец, рухнул на землю вместе с ношей. Сквозь стены коровника просочился стон. Я отложил шланг, выключил воду и направился к нему.

— Больше не могу, — задыхаясь, проговорил он. — Это самая настоящая каторга…

— Сколько мешков отгрузил?

— Двадцать, — устало выдохнул парень, размазывая по лицу струйки пота. — Я не бурлак, а музыкант. Мои пальцы привыкли скользить по клавиатуре…

— В свое время мне приходилось за четыре часа перенести… — я мысленно произвел несложные математические подсчеты и оглушил эстонца весомой цифрой, — 1440 мешков с цементом.

После изрядной паузы тот недоверчиво покачал головой.