— Хорошо, иду.

Поднявшись на палубу, он, прежде всего, пробежал глазами по лицам матросов и понял, что все уже знают о том, как он ночью выкупался за бортом. У некоторых в глазах затаенный смешок. Другие деланно-серьезны.

Дежурный по кораблю отрапортовал:

— Товарищ лейтенант! За время моего дежурства на корабле ничего не произошло!

— Не точно докладываете, — заметил Баглай. — А то, что ваш командир корабля в воду упал, — разве это не происшествие?

Дежурный растерялся и нерешительно ответил:

— Так точно, товарищ лейтенант, происшествие!

— Значит, так и нужно докладывать!

И тут матросы дружно рассмеялись. Но это уже был не тот затаенный смешок, которым они встретили его в первую минуту, а товарищеский, доверчивый и дружелюбный смех. Они будто сказали этим смехом: ты свой человек, искренний, откровенный, наш. Тебе можно верить… Баглай подождал, пока смех утихнет, и обратился к Солянику:

— Товарищ боцман! Как же это вы недосмотрели?

— Ума не приложу, товарищ лейтенант, извините…

Теперь уже все стояли сосредоточенно напряженные, а Баглай чеканил слова:

— Сегодня же оборудовать перекидной трап поручнями с обеих сторон, чтобы больше никто не летел в воду, как я. Пусть на командире корабля это и закончится. Моя вина, что раньше о поручнях не подумал.

— Есть! — вытянулся Соляник. — Сегодня же будет сделано!

Было ровно восемь часов. Над бухтой, будто песня, плыли мелодичные медные звуки корабельных рынд.

Вербенко вызывал Баглая к десяти часам утра. На Юрия будто холодным зимним ветром повеяло. «И до него дошло, что я в воду свалился». Но, услыхав первые слова замполита, он сразу же успокоился.

— Когда-то вы говорили мне, что Федор Запорожец хорошо рисует и что у него собралось много картин на морские сюжеты.

— Весь дом картинами увешан, — подтвердил Баглай.

— А не устроить ли нам в части выставку его картин? Заслуженный человек… Отвоевался, но море не забывает, рисует.

Юрий поднял на Вербенко заблестевшие глаза:

— Товарищ капитан третьего ранга! Да это же для него было бы таким… таким событием, что и не сказать! И как всколыхнуло бы человека!

— Это и для вас событие. Пусть познакомятся с его работами матросы и офицеры, — ответил Вербенко.

— Разрешите, я сам займусь этим, товарищ капитан третьего ранга!

— Вот об этом я и хотел вас просить. Отберите самые лучшие, самые интересные картины и давайте их сюда вместе с Федором Запорожцем. Машину возьмите. И не затягивайте…

Юрий Баглай зашел на корабль только на несколько минут, чтобы отдать необходимые распоряжения, и сразу же отправился к Запорожцу. Теперь он шел с приятным известием.

Встретили его тревожными вопросами:

— Ну, что там? Как там Поля?

Он успокоил:

— Выздоравливает. Скоро дома будет.

Марина затараторила:

— Да это же такая девушка, что долго не вылежит. Для нее на первом месте — работа. Пусть у меня глаза лопнут, если не станет она знаменитым ученым. Еще, может, и лауреата заработает.

Федор Запорожец посмотрел на жену с легкой укоризной:

— Ты не даешь человеку и слова сказать… Ну и уродилась, прости господи!..

— А что, молчать, как ты, целыми днями?!

— Я к вам с интересной новостью, дядя Федор, — прервал их Юрий. — Сам замполит Вербенко к вам послал.

— Вербенко? — не поверил Запорожец. — А зачем ему понадобился такой старый пень, как я?.. Я уже свое отслужил. Ставридка да пикша — это мое. Вот новые рыбачьи снасти готовлю.

— Э, нет, — энергично покачал головой Юрий, — не только это!.. Будем устраивать выставку ваших картин у нас в части!

— И скажешь такое… — смущенно отмахнулся Запорожец. — Стоят ли они этого? Разве что на смех…

— А почему же не стоят? — шагнула к нему Марина. — Это ведь не ради шутки сказано. А там, смотри, еще один орден дадут. Я же слыхала недавно по радио, что какого-то художника орденом наградили. А может, ты лучше, чем он, рисуешь. Давай, тащи сюда все свои картины!

Юрий молча посмеивался над словами Марины, над ее горячностью и в то же время любовался ею. Он все-таки любил эту неуравновешенную добрую душу.