— Ну что ж, посмотрим? — обратился к Юрию смущенный Запорожец. — Много, их у меня. Нарисую и поставлю. За другую принимаюсь.

Он выносил картины из чуланчика, из других комнат и расставлял перед Баглаем. Делал это молча, сосредоточенно, иногда задумывался, словно вспоминал что-то.

Но вот он принес большое полотно, блестевшее свежими красками.

— Взгляни, Юра. Этой ты еще не видел. Я ее недавно закончил.

Ночное небо. Ночное море. Вдали чуть заметно вырисовываются горы. На переднем плане — черные волны, взвихренные взрывами снарядов, и катер. На нем — крупным планом — фигура командира. На фоне огня четко вырисовывается его лицо. Китель на груди расстегнут. Рука вытянута в сторону кормы, с которой прыгают десантники в касках и бескозырках, с автоматами в руках. Он что-то приказывает…

— Это… он? — спросил Юрий.

— Да, это твой отец… Таким я его и запомнил на всю жизнь. Когда мы с тобой впервые встретились, ты спросил: «Как он погиб?» Этого я не знаю, я ведь говорил тебе, что и сам был на волосок от смерти…

Федор Запорожец присел к столу и опустил голову. По его лицу пробежали тени, губы дрожали, казалось, он вот-вот заплачет.

Юрий стоял молча, всматриваясь в лицо на картине. На мгновение к нему, как короткая вспышка, пришли воспоминания, словно повеяло ветерком от тех далеких-далеких детских лет… Отец подбрасывал его под потолок. «Летай, летай, сынок, вырастешь — моряком станешь, на радость нам с матерью…» Говорил ли отец эти слова?.. Говорил! Раньше они терялись в глубинах памяти, а вот сейчас всплыли… Все это было таким живым, реальным, что Юрий боялся пошевелиться, заговорить…

Наконец он пришел в себя. Видение исчезло.

— Как же вы сумели, дядя Федор? Столько лет прошло!

— Говорю же, по памяти… Да и тебя часто вижу… А вы с ним — как две капли воды. Это я для тебя нарисовал, в подарок.

— Не знаю, как и благодарить вас, — сказал растроганный Юрий.

— Заходи к нам почаще, вот и вся благодарность.

Больше всего было морских сюжетов. И Великая Отечественная война, и сегодняшний флот. А то и просто, морские пейзажи. Любил Запорожец и натюрморты. И когда все картины были расставлены, он даже удивился:

— Ты глянь! Даже не верится, что столько!

После полудня Юрий приехал на машине в сопровождении двух молодых матросов. Они под присмотром Запорожца быстро снесли картины в кузов, а старый моряк задержался еще на полчаса: тщательно побрился, надел свою форму мичмана с орденами и медалями и лишь тогда вышел из дому.

Марина суетилась вокруг него, приговаривая:

— Смотри же, Федя, не оскандалься перед людьми. Ты же, наверное, забыл, как и здороваться по-военному.

— Ну что ты меня, как школьника, учишь? — рассердился Федор Запорожец. — Сам знаю, куда и зачем иду.

— Так ведь я же — твоя жена! — возмутилась Марина. Федя, а ты вот эту медаль сюда перевесь.

Юрий Баглай старался, как мог, утихомирить женщину:

— Успокойтесь, тетя Марина. И так видно, что дядя Федор — человек заслуженный, настоящий ветеран войны.

Возвратился Запорожец поздно вечером, раскрасневшийся, возбужденный. Долго рассказывал жене, как внимательно Курганов и Вербенко рассматривали его полотна, как хвалили их.

— Матросов мне дали, помогают развешивать картины, — говорил старый боцман, — и столяра, рамы готовить. Выставка будет, я даже и представить себе не мог… А еще вот…

— Что это? — не поняла сразу Марина.

— Постоянный пропуск в часть. На все время выставки. Ведь я же на ней вроде хозяина буду. Сам Курганов приказал выдать.

— Вот видишь? Вот видишь? — щебетала обрадованная Марина. — Нет, обязательно назначат тебя художником… А где же Юра? Почему ты один?

— Э-э, бра-ат! — многозначительно протянул Запорожец. — У Юры такая новость, что тебе и не снилось…

— Да что же там?! Хорошая новость?

— Лучше и быть не может! Пришел сегодня в часть приказ о том, что ему досрочно присвоено звание старшего лейтенанта.

Взволнованные этими событиями, они долго не могли заснуть.

Капитан второго ранга Курганов вызвал к себе Юрия Баглая.

Всегда, когда тебя вызывает старший по службе, на сердце становится немного тревожно. А тут не просто старший — командир части, да еще в такое необычное время. Перед тем как идти к Курганову, Юрий оглянулся на прошедшие дни: все ли у него было в порядке? Не натворил ли он, случаем, чего-нибудь?.. Да нет, как будто все благополучно. Никаких нарушений устава. Корабль живет напряженной боевой жизнью. Сам он в последнее время очень тщательно выполняет все задания, которые получает на командирских учениях, настойчиво изучает технику, особенно то, в чем чувствует себя недостаточно знающим. Как-никак, теперь он уже не только командир противолодочного катера, но и старший лейтенант.

Сумерки сгущались по-южному быстро, и в кабинете Курганова уже горела настольная лампа с широким плоским абажуром, ее мягкий свет отражался на полированной поверхности стола. Было тихо и уютно, Курганов, обложившись книжками, что-то быстро писал. На стук в дверь, не отрывая руки от бумаги, бросил короткое «входите», а когда увидел на пороге Юрия Баглая, отложил ручку и откинулся на спинку стула.

— А-а, прошу…

Густые волосы седыми кольцами падали на виски и на широкие черные брови. Из-под бровей доброжелательно блеснули усталые, но живые глаза.