Так и все тут, в пространном космосе Америки, живут — своими микрокосмосами, общинками малыми, филиалами Старого Света: ирландцы, итальянцы, евреи и т. д. Так что американский флаг не только механическую звездчатость 50 штатов означает, но скорее — небо галактики этой в звездах-планетах общин = стран в стране.

И тогда живут — и в Америке, и в Италии сразу: обеими субстанциями дышат.

Потому в американца превратиться легко: не надо расставаться с родиной — в быту, в нравах; не надо резко душевно преобразовываться, а лишь внешне трудово.

Звучит Моцарт. Симфонии = домы из ткани Времени: так организовать-построить течение Времени — архитектурно! Так что здесь Haus германства = проекции структуры души на Пространство и на Время. Но во Времени они оригинальнее. Время тут не деньги, а — в симфониях.

А вчера под утро проснулся — и про Англию понял: Гулливер и Робинзон — вот кого мне надо брать во модели. Оба на кораблях и на островах, и там — относительность-плюрализм у Гулливера, а Робинзон — труд, selfmadeness («самосделанность») и империя — над Пятницей. И Шекспира герой понятнее: Гамлет = экспериментатор («мышеловка»: представлением актеров ставит опыт над совестью дяди-короля); а Лир, Макбет и Отелло — испытывают-исследуют судьбу, провоцируя ее на ответ, — как Фарадей, Challenge and Response (Вызов и Ответ — термины Тойнби: механизм истории в них. — 8.7.93), — и Гамлет вызывает судьбу и мир на противоборство: сразиться. Герои Шекспира — рыцари на турнире с миром, с космосом.

После церкви — к Юзу на обед, «ланч»; привез священника — его новый дом освящать. Грибы, что собирали накануне, ели.

— Ланч — не Линч! — говорю.

Потом повез меня в магазин — учить. И обливается душа жалостью к своим там девочкам, таким прекрасным и тонким: что же едят, сколько сил уходит на неустроенность бытовую жизни, и на этом прогорают божественные, духовные субстанции!

— Битов, когда привез я его в такой магазин, — рассказывает Юз, — расплакался: «За что же это нам такое досталось мучение?»

И вот думаю: в общей экономии Божьего мира и наше страдание — небессмысленно. Другие страны и народы глядят — как дети, слушая страшную сказку, трепещут и лучше слушаются папу и маму — и Бога: смотрите, если пойдете своей атеистической дорогой — вот что с вами будет!

Но и пуще и глубже: на страданиях наших — дух взращивается, как при аскезе и в монастыре. Так и вижу глазки Светланы и Насти и Ларисы, что-то скверное жующих, — устремленные в высшее, в бессмертие и воскрешение. И умилен и восхищен, и касаюсь их душ этим умилением. А эти бесконечные тут изысканности в провизии, рекламы и варианты чего и как поесть, — избыточно-земным комфортом дышат, чтобы забыть о Смерти и главной метафизике человеческого существования. Это ост- рейше переживали в XIX веке и тут, пока не устроен еще был американский мир, космос «ургии». А теперь — устроили и забыли бояться смерти, ибо жизнь сия — совершенный рай и кейф удобства.

Так что, идя завтра на урок свой, могу это и рассказать — о взаимодополнительности народов и в судьбах, и путях их: развал и страдание нынешней России — всему миру это нужно и истории, как питание уму и духу, и душе: мы — жертвенные агнцы…

Вспоминается анекдот еврейский, что мне еще Берта1 рас сказывала. Подзывает молодая женщина с сыном мужчину на курорте. Тот радостно подходит, предвкушая романчик-приключение. Она же, сыну на него указывая, говорит: «Если будешь плохо кушать, станешь такой же тощий, как этот дядя».

Но какой удар по Духу и Духовности — оскорбление этой цен ности русской жизни, чем мы могли еще гордиться. Похохатывает мир — и особенно евреи: накормить себя не можете, а еще Воскрешения взыскуете! — и на бедного Федорова и мою Свет лану ополчаются тут: Борис Парамонов; а Юз намеревается роман-пародию писать с героем Свет-Семеновым… Мол, у вас все — идеи, идеалы, идеология! Накормите себя сначала!..

Верно — и накормим. А дальше — что?..

Но теперь, благодаря краху утопии советчины и коммунизма, обосрана вся область идеалов…

10. IX.91. А ну-ка заликуй чуток — прежде чем в ярмо профессорское впрягаться. 9 утра; через час встречаться со студентами. Однако «учение не должно быть мучением» — не только для обучаемых, но и для учащих. Так что настройся на радость встречи — и от них получить себе научение.

8 веч. Хороший день был. И лекции удались — особенно в русской группе: экспромт непринужденный вышел.

Потом опробовал велосипед, что мне Суконик придал: поездил по милым улочкам и выехал на холмы. Полтора часа ездил — осторожно, со страхом: глаз-то один. И память о том, как Эдика Зильбермана милого задавило в Америке, когда на велосипедике ехал… Все — техника Запада. На ней русский спотыкается: вон и Галич — от тока, делая себе какую-то стереосистему, музыки ради, погиб…

Да, после напряга лекций потребовалось движение — и вот так приятно его себе добыл.

Но перед выездом вспомнил, что еще не написал письма Берте. Звонила Инна Суконик позавчера и сказала, что Берта ей звонила и рассказала, что у нее была операция — в матке опухоль, не раковая ли? И Инна побуждала меня — написать.

— Трудно найти интонацию: ведь давно не писал ей.

— Но она же — ГАЧЕВА! — напомнила Инна о моей за нее ответственности: за душу живу, которую в свой путь вовлек.