Толпа прошествовала мимо Экснера. Из отдельных замечаний он понял, что замок для посещения закрыт.

И тут на него повеяло ароматами кухни.

Потрогав нагрудный кармашек, он удостоверился, что деньги на месте, и вошел в погребок.

Персонал в полутьме убирал столы после группы. Экснер нашел в углу у двери чистый столик. Одна из официанток взглянула на него; он улыбнулся и тем сразу расположил ее к себе. Она подошла; на ней было короткое черное платье и фартучек с кружевцами, на вид прямо кукольный.

— Я голоден, — сказал Экснер. — Был на прогулке и съем теперь что угодно. Только у вас, наверно, ничего уже нет, — грустно добавил он.

— Вы утром были в парке, да?

— Господи, откуда вы знаете?

— Вас вели мимо.

Он показал на окно:

— Но ведь не здесь...

— По переулку, мимо черного хода, мимо пивной.

Экснер кивнул и мальчишески улыбнулся:

— Да, сцапали меня.

— Найдется шницель из телятины. Или жареная печенка...

— А шницель натуральный?

— И натуральный, и по-парижски.

— Хорошо. Значит, два натуральных. Два. И немного картошки. — Он довольно потер руки. — Отварной.

— У нас есть пльзеньское.

— Минеральную, пожалуйста.

— Кофе?

— Я уже пил. Там, у них. — Он кивнул в сторону площади. — К тому же говорят, что я пью слишком много кофе.

— Кто говорит?

— Многие.

Мимо окон черными черепахами проползли две служебные машины. Михал Экснер невольно пригнулся.

— Уголовный розыск, — сказала официантка.

— Наверно, — согласился он. — От них лучше держаться подальше.

Она засмеялась, неизвестно чему. И ушла, кокетливо покачивая бедрами.

Может быть, капитан Экснер размышлял. А может быть, мечтал или приводил в систему свои мысли. Одно ясно: ожидая заказ, он смотрел сквозь тюлевую занавеску на улицу и ничего не видел, потому что улица была пустынна и безжизненна.

Официантка принесла ему долгожданное мясо, посыпанное свежей петрушкой. Душа радуется, что за краски — золотисто-желтая, коричневая, зеленая. Потом появился поднос со специями.

— Красота! — восхитился Экснер. И, помолчав, добавил: — Я слышал, здесь кого-то убили.

— Да, убили. В парк нельзя.

— Жаль. Я и приехал-то, собственно, ради парка.

— Из Праги?

— Да. Говорят, парк уникальный, прямо жемчужина, — продолжал он, осторожно жуя. — Превосходно! Скажите пану повару, что блюдо вышло на славу.

— Сюда столько народу ездит...

— Есть на что посмотреть, — заметил он.

Официантка засмеялась.

Они стояли, опираясь на каменные перила, под аркадами на третьем этаже и смотрели во двор, куда минуту назад въехали машины уголовного розыска. Казалось, весь мир заколебался — сдвинулся с места мраморный фонтан, задрожали вазы на балюстраде, вздрогнула Диана с луком, а один из каменных оленей затряс рогами.

Из машин выскочили бравые парни, и вахмистр, охранявший дверь квартиры Болеслава Рамбоусека, отдал честь.

— Ну и ну, — заметил доктор Медек, погладив лысину, — ишь, какие бодрые... Не правда ли, коллега? — обратился он к Лиде.

Лида кусала губы. Кусала губы и обеими руками держалась за каменные перила, словно охлаждая ладони.

— Знакомая картина. Видали мы такое... Правда, Эрих?

Студент-археолог не ответил.

Она повернулась спиной к балюстраде, оперлась локтями о перила, тряхнула головой — волосы упали на плечи и вспыхнули золотом, слегка развеваясь на ветру, — сказала:

— Пан доктор, у вас тут машина. Видите ли... Мне пришло в голову, что я могла бы остаться здесь и на вечер...

— Так это же замечательно! — обрадовался Медек.

Эрих Мурш сощурил глаза, прикидывая, что у Лиды на уме.

— Я бы хотела... Вы не съездите со мной в Мезиборжи... а потом назад... А то я одета... видите как. Вечером будет прохладно.

— Разумеется, милая Лида, но ведь нам велено оставаться тут и быть у них под рукой. Конечно, это неприятно и, вероятно, излишне...

— В конце концов, мы ведь очень быстро вернемся. — И девушка улыбнулась, широко раскрыв синие глаза.