Он встал, подал мне руку и на прощанье сказал:

— А с этим вашим Карличеком мне надо бы как-нибудь познакомиться.

— Когда вам будет угодно! — заверил я.

— Подождем пока. Если оправдаются его главные выводы, я всесторонне рассмотрю вопрос о нем.

— Лишний труд, товарищ полковник, — учтиво возразил я. — Он и сам с удовольствием повернется перед вами всеми своими сторонами.

Я ушел, чтобы подготовить все без промедления. «ГР-2» мог выйти в эфир еще сегодня. Вернувшись к себе в кабинет, я отдал необходимые распоряжения, В Западном Берлине на волну «ГР-2» настраивались три раза в течение суток; но «ГР-2» мог молчать хоть четыре дня подряд, не вызывая никакого беспокойства. На пятый день, если у него не было ничего нового, он просто передавал условный шифр, означающий, что все в порядке. Такое спокойное положение и вправду слишком уж затянулось. Сегодня был третий день молчания «ГР-2». Я составил окончательный текст и сразу передал шифровальщикам. Копию, в опечатанном конверте, послал со специальным курьером к полковнику, присовокупив записку, что первая передача пойдет в шестнадцать часов сорок две минуты. Теперь полковник должен был знать все подробности: не исключено было, что в последнюю минуту он даст отбой. Но пока он лишь кратко подтвердил получение копии и записки.

После этого я был обречен на бездеятельность — оставалось только ждать. Я перебрал мысленно, что бы такое можно было сделать еще. Ага, я не побывал на квартире у Фидлера. Не поговорил с уборщицей. Ее, правда, опросила группа Скалы, а квартиру осматривали мои сотрудники. И все-таки они могли упустить какую-нибудь мелочь. Нет, я вовсе не считал себя умнее Скалы. Когда мы ездили на дачу, я оказался отнюдь не умнее его, скорей, наоборот. И все же...

Эта якобы упущенная мелочь была всего лишь предлогом. Мне просто трудно было сидеть без дела.

Ни в одном из рапортов я не нашел ничего существенного. Взялся читать поступившие тем временем протоколы допросов молодых людей. Протоколы списывали с магнитофонной пленки, следовательно, они были абсолютно точны. А содержание пустое, разве что выяснялся характер компании Арнольда. Это, правда, не мое дело, но можно ли утверждать, что иные поступки этих ребят не имеют и политического значения?

Я успел прочитать около половины протоколов, когда вошел Карличек. И опять я мгновенно понял, что он еще не был дома. Мне показалось, что, открывая дверь, он одновременно открыл рот для зевка.

— Простите, это опять я...

Пристально оглядев его, я заявил!

— Слушайте, вы уже приобрели какой-то зеленоватый оттенок. На вас грязная рубашка, и весь вы до неприличия в пыли. Немедленно в постель! Не можете же вы бодрствовать до окончания следствия! Это вредный энтузиазм...

Карличек уже как-то через силу помаргивал за стеклами своих очков, веки его совсем отяжелели. Он еще бодрился, но это у него получалось неважно.

— Еще одно дельце, и тогда уж я, по вашему приказанию, пойду спать. Я, видите ли, чувствую такую ответственность за свою дедукцию, что предпочел бы вообще...

— Какое там у вас еще дельце?

— Да вот вспомнил недавно. Мы упустили одну мелочь.

— Какую? — насторожился я.

— Надо расспросить кое о чем добрую женщину, которая убирает у Фидлеров.

Так! Я только что размышлял, не упустили ли мы чего-нибудь; Карличек опередил меня — он уже знал, что именно упущено.

— Все у нас как-то еще не складывается, — посетовал он на враждебность судьбы. — Да это, собственно, и не упущение. Я имею в виду фантастические переодевания Арнольда. Старый Фидлер вчера сказал, что еще во вторник шарил по карманам полотняного костюма сына, когда искал ключи от дачи. Он не мог вспомнить, видел ли он этот костюм в последующие дни, и только в субботу увидел его на Арнольде. По субботам и воскресеньям уборщица к ним не ходит. Если Бедржих Фидлер не знает, был или не был костюм: на месте в среду, четверг и пятницу, то она-то должна знать. Это поможет нам установить, когда Арнольд его взял. Можете ли вы, товарищ капитан, вообразить себя на месте уборщицы?

— Могу, — не раздумывая, ответил я.

— Я тоже, — Карличек кивнул. — Итак, вот мы — две добросовестные уборщицы. Как таковая, я; например, не преминула бы глянуть: может, надо, скажем, погладить новые брюки Арнольда. Она ведь делает у них всю домашнюю работу. Впрочем, полотняные брюки носят и мятыми, это так... Но у только что купленной одежды обычно плохо пришиты пуговицы. И я бы посмотрела, не болтается ли какая из них. Короне, я знаю обо всем, что есть в доме. А мы и не спросили у этой женщины о гардеробе Арнольда — по крайней мере насчет полотняных брюк, потому что они появились на сцене только вчера. Можно мне сесть?

— Это вы могли сделать сразу!

У него, наверное, болели ноги. На стул он опустился с явным облегчением.

— Знаете что, — сказал я, — к этой женщине я сам зайду. А вы отправитесь домой — не то еще уморите себя такой ответственностью. Климову с Мильнеровой сводили?

— Да.

— А результат?

Карличек вздохнул.

— Предполагаемая нами двойная любовная связь Арнольда подтвердилась убедительнейшим образом, но это, увы, и все. Оказывается, ревновать кого-то вовсе не означает беспощадно его губить, напротив, любовь к нему делается еще пламеннее, желание отбить его для себя возрастает, а весь гнев обрушивается на третьего, на того, кого обычно называют соблазнителем. В данном случае на Мильнерову со стороны Климовой и на Климову со стороны Мильнеровой. Всегда из-за одного мужчины глаза друг дружке выцарапывают две женщины. Редко находится женщина достаточно умная, чтобы плеснуть в лицо неверному возлюбленному склянку соляной кислоты или жидкости для чистки ванн. Вот этого-то мы с вами и не взяли в соображение. И тут снова изрядное количество поучительных наблюдений над последствиями одной ошибки.

Мне и в голову не пришло вовремя предупредить Карличека о таком совершенно верно подмеченном естественном явлении. Поэтому я сказал только:

— Гм...

— Я вел себя деликатно, — начал рассказывать Карличек. — Но откровенно говоря, не столько был умен, сколько мне просто повезло — правда, не сразу, а после, и неожиданно. Климовой я предварительно тактично заявил, что, судя по некоторым данным, мы не исключаем возможности интимных отношений между Арнольдом и Мильнеровой и что это может сыграть определенную роль в расследовании. Климова ничего на это не ответила, только как-то уж очень явно, прямо-таки воинственно, заспешила в ателье. Я счел это благоприятным признаком. Но конечно, стал уговаривать ее сохранять спокойствие, сказал, что я щажу ее чувства, но тут замешаны высшие интересы и что, в общем-то, недостойно ее жить обманутой. Она согласилась, так что на какое-то время я привлек ее симпатию. Когда мы пришли в ателье, я представил Мильнеровой Климову как невесту Арнольда, сказал, что они обставляют дачу для супружеской жизни, но что оттуда исчез увеличенный портрет Веры, так не найдется ли он где-нибудь здесь. Я попросил Мильнерову хорошенько вглядеться в оригинал и вспомнить, не видела ли она ее портрета, и сказал, что после этого мы опросим и остальных работников ателье...