— Помнится, мои родственники в Берлине предпочитали черный кофе. Как вы насчет черного кофе, mein Herr?

Я упрямо молчал.

— Сейчас приготовлю, — машинально предложил профессор. — Жена еще спит...

И он снова удалился профессорской походкой.

— Also [13] ! — вскричал Карличек. — Мужчины готовят кофе лучше, чем дамы. Дамы питают врожденную склонность к бурде с молоком и с пирожными. Позвольте-ка...

Он выдавил из тюбика коричневатую мазь и искусными движениями нанес мне на лицо множество коричневых точек. Покончив с этим, он выбежал из комнаты, а я снова принялся за ватрушку. Но Карличек тотчас вернулся, неся зеркало размером с газетную полосу. Оно, видно, висело в прихожей, заслоненное одеждой, и я его не заметил. Карличек поднес зеркало к моему лицу — оно было в крапинку, как косточки домино, и ко всему прочему вылезла щетина.

— Уберите! — взорвался я.

Карличек отставил зеркало в уголок.

— Вам надо привести себя в такой вид, чтоб не противно было самому на себя смотреть, — изрек он. — Примите ванну, профессор даст вам чистое белье.

— Плевать я хотел, — мрачно высказался я.

— Нет, нет, примите. В таком виде нам нельзя показываться на люди. И женщины в доме — кроме жениной бабки — скоро встанут, обед-то все равно готовить придется, не сидеть же нам голодными. Профессорша простирнет и выгладит вам рубашку. Ее мамаша тоже не зря небо коптит — еще довольно сносно картошку чистит, я сам видел.

— Плевал я на картошку.

Это милое выражение я успел еще раза три пустить в ход до того, как мы услышали звонок в калитку и лай овчарки. Карличек так полно вжился в образ, что схватил меня за локоть, выбив у меня из рук кусок ватрушки.

— Скорей, пистолет! — прошипел он. — Живыми не дадимся...

Хотел было я посоветовать ему не доводить комедию до гротеска, да не решился.

— Наверно, газеты принесли, псих несчастный! — огрызнулся я только, затолкал упавший кусок ватрушки ногой под стол и взял другой.

Явился профессор с двумя чашками черного кофе — для меня и для себя. Сказал, что звонил действительно почтальон. Потом он взял с буфета пачку сигарет, зажигалку, уже знакомую мне, положил на стол и пододвинул ко мне пепельницу.

То ли из-за этих услужливых действий, то ли по другой какой причине, но он утратил выражение достоинства и выглядел теперь просто чопорным — быть может, прикрываясь этой чопорностью, как щитом, от Карличека, который явно его ни в грош не ставил. Вдобавок профессор довольно-таки неприятным образом смахивал теперь на привидение: краска сошла с его лица, он побледнел, вернее, побелел даже. Подсев к столу, он закурил, дал огня и мне, затем, помешивая ложечкой свой кофе, произнес нечто вроде тронной речи. Вне дома голос его звучал глухо, здесь же казалось, что он исходит из дырявых легких.

— Я предоставил вам возможность без помех встретиться в моем доме, — сказал он. — Но это и все, господа. Однако боюсь, не слишком ли долго придется мне укрывать у себя пана Майера. Я, господа, не активно действующее лицо. В мои обязанности входит только осведомлять надлежащие инстанции о положении дел и передавать вам директивы. С вашей миссией, сударь, — повернулся он ко мне, — я не имею ничего общего и, строго говоря, не должен бы о ней и знать. Надеюсь, вы располагаете другим убежищем, как все эксперты из-за рубежа. Мне было бы желательно, чтобы пан Майер мог разделить с вами это убежище, если только пан Майер не решится вернуться в свое прежнее жилище...

— Не ставьте нам условия, — грубо перебил я его.

— Я просто напомнил вам род моей деятельности, — спокойно возразил профессор. — Государство назначило мне пенсию, размеры которой никак меня не удовлетворяют. Поэтому я немножко прирабатываю. Следовало бы обеспечить меня в старости получше, чем скудной профессорской пенсией. Но моя деятельность имеет пределы, господа, ибо я не слишком корыстолюбив и, будучи специалистом в области экономики, в состоянии оценить размеры возможной опасности. Пределы эти я точно установил, господа, и не переступлю их, если вы потребуете от меня более рискованных шагов.

— Не могли бы вы помолчать, профессор, — оборвал его Карличек, не забыв присовокупить проклятие. — Чего вы, черт побери, боитесь? Ничего рискованного мы от вас не требуем, Herrgott!

— Мы присутствуем на рабочем обсуждении убийства, — полемическим тоном возразил ему Коларж. — Ни в чем подобном я еще до сих пор участия не принимал.

— А мы и не просим вас участвовать, — отрезал Карличек. — Можете вообще оставить при себе ваш совещательный голос. Достаточно, если вы будете внимательно слушать.

Карличек нацедил себе в чашку остывшего чая, чуть покрепче того, который умел готовить ему Гонзик Тужима.

— И пожалуйста, не раздражайте меня, — добавил он энергично. — У меня вспыльчивый характер! — Он подвернул рукава. — Дело стоило мне слишком больших трудов, и я имею право требовать, чтоб никто не мешал мне своей болтовней. Я изложу вам все по порядку, сначала, но вы-то должны понимать, что мне пришлось начинать с конечного результата и самому делать умозаключения о том, что ему предшествовало. Умозаключения! Уголовный розыск до сего дня шарит вслепую. А я все распутал.