– Не знаю, но письмо в посылке есть наверняка. Два раза звякнул колокол. Коротко гуднул паровоз.

Вагоны, обменявшись ударами амортизационных тарелок, сдвинулись.

– Спроси Эрхарда, помнит ли он мясника Хетля? У него-таки умерла его стерва. Теперь с ним имею дело я! – крикнула Марта вдогонку, но вдруг замахала рукой. – Нет-нет! Ничего не говори! Я напишу сама!

«Вот так, еще один солдат фатерлянда приобрел рога», – подумал Йошка, прилежно махая рукой до тех пор, пока мужеподобная Марта не скрылась из виду.

В Розенхейм поезд прибывал на рассвете. Он замедлил ход задолго до вокзала и двигался на малом ходу мимо товарных складов, водозаборников, тележек с коричневыми брикетами малокалорийного бельгийского угля, на котором работали локомотивы в рейхе. Наконец поезд вполз под арочное укрытие вокзала. Паровоз с шумным выдохом выпустил пары. Здесь не было привокзальной суеты, издерганных пассажиров, снующих взад-вперед носильщиков, толкающих тележки и орущих на зевак, чтобы расчистить дорогу. Носильщиков вообще не оказалось. Пришлось чемоданы нести самим.

Полицейский у входа на городскую площадь безучастно смотрел на прибывших пассажиров и удивленно вскинул выцветшие брови, когда Павел спросил, где находится стоянка такси.

– Боюсь, но в этот час вряд ли вы скоро дождетесь машины, – сказал он и тут же осведомился: – Как далеко вам ехать?

– На Максимилианштрассе.

– Вы быстрее доедете на трамвае. Шестая остановка.

Павел поблагодарил полицейского, махнул Йошке в сторону трамвайной остановки под полосатым тентом. Тот, сгибаясь под тяжестью, поволок к ней чемоданы.

Позванивая колокольчиком, скоро подкатил игрушечный бело-голубой трамвайчик на непривычно малых колесиках. Пожилой вагоновожатый в черной суконной форме дождался, когда зайдут пассажиры, тренькнул звонком и сдвинул рукоятку реостата. Трамвайчик, мягко покачиваясь на стыках узких рельсов, покатил по спящему городу.

– В нем много провинциального, – шепнула Нина. Ее тоже вроде бы стал убаюкивать сонный город.

Павел обеспокоился, что приедет к матери военнопленного лейтенанта Артура Штефи слишком рано. Лучше повременить.

– Обратно трамвай пойдет каким путем? – спросил он кондуктора.

– Свернет на кольцо, затем вернется к вокзалу и встанет на этот же маршрут, – вежливо ответил кондуктор.

– Сколько времени это займет?

– Один час и двадцать минут, – с баварской приставкой «и» сообщил кондуктор.

– Мы поедем с вами. Так давно не были в Розенхейме, хотим подышать его воздухом, – сказал Павел.

Кондуктора позабавила расточительность странных пассажиров, но он промолчал. Еще не наступило время пика, не встало солнце, какое ему дело до того, что троим чудакам вдруг взбрело в голову тащиться по опостылевшим розенхеймовским окраинам.

Вагончик катил и катил, делая короткие остановки. Он нырял в тоннели улочек, сдавленных каменными домами, чугунными оградами. На воротах мелькали бронзовые дощечки. На них указывался точный адрес и имя владельца, отчеканенное готическим шрифтом. На табличке непременный орел. Он как бы символизировал верность владельца великогерманскому рейху. Трамвай пересекал и дубовые рощи с горками компостов из прошлогодних листьев, с вязанками сучьев, изрубленных на мелкие полешки величиной с карандаш. Лишь раз он выскочил на роскошную Мариенплац, выложенную в давние времена гранитной брусчаткой, лилипутиком прошмыгнул мимо потемневших от старости островерхих громад и, взвизгнув на крутом повороте, снова нырнул в район небольших домиков с парками и сквериками.

Когда трамвайчик остановился на привокзальной площади, подошел берлинский экспресс. Толпа пассажиров бросилась к трамваю на посадку, как ландскнехты на приступ. Работая локтями и задами, люди рванулись в вагон и вмиг рассеяли сонную идиллию, что царила здесь несколько минут назад. Это были первые из тех, кого война сдвинула с насиженных мест в поисках более сытой и менее опасной жизни в глубинке рейха. Розенхейм еще не подвергался бомбежкам.

Павел, Нина и Йошка сошли на своей остановке. Максимилианштрассе оказалась сравнительно широкой улицей с зеленым бульваром посередине, на аллеях которого стояли белые скамейки и возле них бетонные урны для мусора и окурков. Прошли несколько домов из того же темно-коричневого глянцевитого кирпича и наткнулись на калитку с надписью на бронзовой начищенной дощечке: «Пансион И. Штефи».

Павел нажал на кнопку звонка. Тут же появилась девушка в белом переднике с кружевной наколкой на пепельных кудряшках. Она любезно осведомилась, что нужно господам. По акценту Павел определил: девушка либо полька, либо чешка.

– Доложите фрау Штефи, что приехал друг ее сына Артура с письмом и подарком от него, – сказал он, оглядев большой сад, внутри которого белела двухэтажная вилла.

Не прошло и минуты, как на дорожке из мелкого гравия показалась высокая женщина лет шестидесяти в глухом черном платье.