— Угрожал уже после того, когда она получила информацию от Ники, потому что он снабдил ее этой информацией. Предал он меня не потому, что ей угрожали.

Бабушка презрительно фыркнула.

— Сейчас время войны. Мужчины предлагали меры, которые угрожают жизни всех человечьих женщин и детей. И ты ждал, что он ничего не предпримет? Так кем же ты считаешь своего возлюбленного?

— Сказать тебе, как это выглядит? — спросила Эттин Сей. — Так, словно ты считаешь, что для Ники не должно существовать ничего кроме тебя.

— Нам не следовало разрешать им жить вместе, — сказала Апци. — Посмотрите, к чему это привело? Что мешало Гвархе найти приятного юношу из симпатичного нам рода?

Наступило молчание. Женщины Эттина словно испытывали смущение. Я не мог решить, личное ли это мнение Апци, или она высказала вслух то, что думали они все.

Наконец молчание нарушил генерал.

— Ты задала вопрос, бабушка, и я отказался на него отвечать. Но отвечу сейчас. Ты спросила, полюбил ли я Ники из-за его глаз. Нет. И не из-за его волос. Когда я увидел его, они были цвета меди и сверкали даже в свете станционных плафонов. Если бы я увидел их в лучах солнца какой-нибудь планеты, то, наверное, ослеп бы. И не за его странную голую кожу, которая всегда вызывает во мне нежность — ту нежность, которую вызывает беспомощность ребенка. Но все это не играло никакой роли, как и прочее, что в нем чуждо нам и необычно.

Он сделал стратегическую паузу и продолжал:

— Назвать ли вам пять причин? Ведь в старинных сказаниях все пятерично. Во всяком случае было.

— Да, — сказала Эттин Петали.

— Он умен, хотя и не всегда так, как умны Люди. Он любознателен — даже сейчас, когда его должны были бы укротить страх и стыд. Последите, как он прокручивает все у себя в мозгу и смотрит то на одну из вас, то на другую. Он никогда не утрачивает любопытство к тому, что происходит вокруг.

Женщины послушно поглядели на меня, а я поглядел на пол.

— Он никогда не сдается. Думаешь, он отступает, а он просто занимает новую позицию, чтобы переждать, либо найти новый способ сопротивляться или атаковать. Я видел его в комнате допросов. Если существует достойная форма рахаки, то это она. И он не хочет ненавидеть. Ему даже не нравится сердиться. Когда я пришел навестить его в тюрьме, он охотно разговаривал со мной, хотя знал, что и я участник того, чему его подвергают.

(Мне не слишком хочется признаваться в этом, но я изнывал от скуки, а ты был куда интереснее технарей, с которыми я сидел в тюрьме. Но эта речь мне очень дорога, и я постарался записать ее слово в слово так, как ты говорил.)

— Это четыре причины, — сказала Эттин Петали.

— У меня была еще одна, но ее больше нет.

Эттин Сей наклонилась вперед.

— Ты хорошо сказал, Гварха, и теперь понятно, почему ты выбрал Сандерс Никласа вместо кого-нибудь более подходящего. Но это не объясняет, почему ты считаешь, что быть верным он обязан исключительно тебе. Ни от одного из мужчин среди Людей ты бы ничего подобного не требовал.

— Ты полагал, что раз ты его любишь, а он чужак, задержанный внутри наших границ, и совсем один, то у тебя есть право… — Пер замялась.

— Считать его своей собственностью, — докончила бабушка голосом, исполненным презрения. Это существительное не применялось, когда речь шла о домах, земле и прочих богатствах, которыми семьи владели совместно, а только о личном имуществе — одежде, мебели, ручном зверьке.

— У тебя всегда был этот недостаток, — подхватила Пер. — Даже в раннем детстве. Ты не просто хотел быть первым, что похвально. Ты не просто хотел заставить других мальчиков отступить назад. Ты хотел ухватить и сохранить только для себя. Жадность и несговорчивость всегда были твоими пороками.

Бывали минуты, когда я недоумевал, что сделало генерала таким, каков он есть. Вот они. Эти устрашающие женщины. Он сидел, сгорбив плечи, и терпел.

— Можно мне сказать еще? — спросил я.

— Да, — ответила Эттин Петали.

— Перес Анна все еще ждет, а когда я ушел от нее, она была по-прежнему испугана и очень сердита. Не стоило бы заставлять ее ждать слишком долго.

Старая дама уставилась на меня.

— Ты прав. Нам не следует тратить столько времени на недостатки Эттин Гвархи. Остается еще вопрос о твоем поведении и о том, что жалкий дурень Лугала Цу сумеет извлечь из этой ситуации.

— Ты понимаешь, что натворил, Ники? — спросила Эттин Сей.

— Я сообщил секретные сведения врагу во время войны. Земляне оценили бы мой поступок примерно так же, как вы.

— Ты предложил ему прибегнуть к выбору, Гварха? — спросила Эттин Петали.

— Нет, — сказал генерал. — И не стану.

— Но почему? — спросила Апци жалобным голосом.

— Он рахака. Он не прибегнет, а я много лет назад обещал себе, что больше никогда не буду участвовать ни в чем, что может причинить ему вред.