– Это лишь первая попытка. Мы можем попробовать снова, – сказала она, добавив в голос немного оптимизма.

Но он совсем не обращал на нее внимания. Он смотрел на землю. Она взглянула вниз и рассмеялась.

Рядом с ними появилась идеально расстеленная скатерть. Тарелки с блинчиками, беконом, яйцами, сосисками покрывали каждый ее дюйм. Рядом с пустой тарелкой лежала аккуратно сложенная газета, открытая на страницах финансовых новостей, а сверху – очки.

– Ну что же, – дипломатично заметила она. – По крайней мере, ты перенес к нам блинчики. В следующий раз, возможно, ты сможешь поработать над доставкой кофейника.

Выражение ужасного возмущения на его лице заставило ее беспомощно рассмеяться. Она сложилась вдвое, схватившись за живот обеими руками, и смеялась, пока слезы не полились у нее из глаз. Может, это была истерика, может – усталость или потолок стресса, который не стоило переживать спокойному археологу. Или всё вместе охватило ее сразу, и она смеялась до боли в ребрах.

В какой-то момент она услышала тихий звук и, вытирая глаза, посмотрела и увидела, что Джастис хихикает. Это не было полноценным смехом, и не смешком. Но, по крайней мере, он хихикал.

Это было началом. Этот мужчина обладал чувством юмора. Она могла с этим работать.

Глубоко дыша, чтобы успокоиться до того, как смех превратиться в икоту, она плюхнулась на край скатерти и взяла вилку.

– Эй, если мы окажемся в тюрьме за воровство блинчиков, мы можем ими насладиться.

Его глаза потеплели, превратившись в растопленный нефрит, и она затаила дыхание. Странно, насколько что-то такое простое, как цвет глаз, могло так затронуть ее чувства.

– Я согласен. Я также умираю с голода.

Когда он сел рядом на другой стороне скатерти, Кили положила в рот кленовое блаженство и едва ли не замурлыкала, молчаливо благодаря повариху, которая, вероятно, теперь стояла посреди кухни с открытым от удивления ртом.

– Ох, ух ты! Это чудесно.

Он кивнул, выглядя действительно счастливым.

– В пустоте не готовят домашние завтраки, – сказал он хрипловато.

– О, я не… я не хотела лезть не в свое дело. Но если ты хочешь рассказать мне об этом, я с удовольствием послушаю, – предложила она, положив вилку на край тарелки.

Его челюсть напряглась, потом он расслабился. Что-то темное мелькнуло в его глазах до того, как он, наконец, кивнул.

– Может быть. Может быть, ты должна узнать. Я не всегда был похитителем симпатичных археологов.

Его улыбка была неуверенной, но свидетельствовала об огромном прогрессе, и она не могла не улыбнуться в ответ.

– Ешь, или я тебе ничего не расскажу. Ты такая худенькая, что легкая волна может сбить тебя с ног, – предупредил он ее.

– Я сильнее, чем выгляжу, – ответила она, но снова взяла вилку и воткнула ее в мягкую горку омлета.

Джастис в молчании поедал здоровую порцию завтрака, потом отставил тарелку в сторону.

– Ты видела моего… короля.

Она кивнула.

– Твоего отца.

Его лицо исказилось.

– Да, если хочешь. Не то, чтобы этот человек выказывал ко мне что-то кроме презрения. В любом случае, ты знаешь о заклятии – проклятии, согласно которому я не мог никому раскрыть обстоятельства своего рождения.

– Но ты же рассказал, не так ли? – сказала она, сложив всё, что слышала от других во время хаоса у портала. – Ты сказал им, когда принес себя в жертву, чтобы спасти своего брата и всех остальных.

– Самопожертвование – слишком благородное слово. Я сделал то, что сделал бы каждый, после того, как оценил бы ситуацию и разработал стратегию.

– Верно, разумеется. Многие бы из нас сдались… Что там было? Вампирше? Нет, постойте, вампирской богине. Чтобы спасти жизни других людей. Да. Ты прав. Это – не благородно. Я делаю это каждый день до завтрака. Дважды по пятницам.

Он прищурился.

– Не думай, что я не понимаю, что ты пытаешься совершить.

– Ладно. Я сама так редко знаю, чего пытаюсь достичь, что так мило, что ты видишь меня насквозь, – сказала она, насмешливо невинно раскрыв глаза.

Он рассмеялся, и удивительно, но она почувствовала себя очень счастливой. Кили решила не анализировать это ощущение.

– Продолжай. Ты не благороден, ты ушел с богиней, что потом? – ей пришла в голову неприятная мысль. – Богиня? Должно быть она очень красивая.

– Ее ужасная красота практически непостижима для человеческого воображения, – мрачно ответил он. – Каждый ее дюйм – пособие по темному и величественному идеалу.

– Замечательно. Богиня. Непостижимая красота и идеал. Мы, вероятно, можем уже продолжать.