— Если повезут на расстрел, — шептал никопольский комсомолец Семен Резников Лиде Назаренко, — то дорогой будет нападение на конвой и побег по знаку…

— …Сильный кашель — знак нападения на конвойных. Поняла меня? — говорил Никифор Наташе. — Помогите обезоружить немцев и убегайте, кто куда…

— В случае, если приговорят к расстрелу, все равно пропадать, а тут кто-нибудь да спасется, — сказал Орлов Анке Стрельцовой. — Сигналом будет кашель Махина. Запомнила? Передай нашим.

Была у хлопцев договоренность при первом удобном случае сообщить о выработанном плане девчатам. А тут удобный случай подвернулся всем сразу.

Канун нового 1943 года в Никопольской тюрьме совпал с получением известия с воли: Сталинград, который немцы несколько раз объявляли взятым, не только героически защищался, но и наступал. Советские войска прорвали фронт и окружили железным кольцом трехсоттысячную армию немцев. Первыми об этом узнали девушки. Лида Назаренко получила в пироге записку, в которой излагалось содержание последней сводки Совинформбюро. Кончалась записка словами: «Поздравляем вас всех и знаменцев также с наступающим Новым годом, который будет годом разгрома проклятых фашистов! Держитесь, товарищи, спокойно! Мы делаем все для вашего освобождения. Привет от дядька Панаса».

Невообразимое ликование поднялось в камере. Кричали, хохотали, прыгали. Анка с Наташей закружились в вальсе.

Дежурный полицай застучал в дверь, требуя прекратить шум.

— Девчата, — шепнула Лида Назаренко. — Как же мы нашим хлопцам сообщим об этом? Надо ведь поздравить их с Новым годом!.. Как?

Долго ломали головы. И придумали. В обед, как обычно, дежурный полицай открыл камеру и крикнул:

— Двое за похлебкой! Живо!

Ходить на кухню под конвоем было своего рода развлечение, поэтому ходили, соблюдая очередность. На этот раз встали не те, чья подошла очередь, а выбранные — Лида Назаренко и Наташа Печурина. Они вышли из камеры и, близко держась к стене, пошли с бачкам в руках. Путь их лежал мимо камеры хлопцев. Первой шла Лида. На ходу, словно невзначай, она сбила в сторону заслонку волчка, следовавшая за ней Наташа бросила в открытое отверстие записку.

Назад в камеру избитых в кровь Наташу и Лиду приволокли под руки. Все были лишены в этот день обеда. Наташа и Лида, кусая губы, лежали ничком на нарах и стонали от боли. Остальные девушки хмуро ходили или сидели возле них. Предполагалось, что записка все-таки не попала в руки ребят, потому что полицаи, заметив, что Наташа что-то бросила в волчок, тотчас же кинулись в мужскую камеру.

И вдруг…

— Ура! Ура! Ура! — глухо донеслось из-за стен.

— Получили! — закричала, вскакивая, Лида Назаренко и тут же опустилась на нары, сморщившись от боли.

— Получили, получили! — приплясывали девчата.

В записке предусмотрительная Лида Назаренко приписала: «Если получите, то трижды прокричите „ура“, чтоб мы знали».

Что ж, синяки и кровоподтеки были недорогой ценой за переданное известие.

С этого дня в обеих камерах резко поднялось настроение. И раньше не унывали доповцы и новые их друзья из никопольской молодежной организации под названием «За Советскую Родину». Теперь же шутки и смех звучали искренней и чаще. Об их освобождении думают на воле! Красная Армия начала свое победное наступление! Скоро придет свобода!

Напевала «Каховку» Наташа Печурина, спина которой была в кровавых рубцах, так что девушка могла лежать только лишь на животе. Шутила Лида Назаренко, утверждая, что ей ничуть не больно, а «только вид такой страшенный, но до свадьбы все заживет». Павой прохаживалась по камере Анка Стрельцова, вызывая своей красотой невольную девичью зависть.

Одно лишь внушало беспокойство и недоумение. Прекратились допросы и побои, никого не выпускали на прогулку, а после случая с запиской их перестали водить на кухню. Обед приносили в камеру сами полицаи. Не принимали передач с воли. Их словно забыли.

Заключенные не могли, конечно, знать, что смертный приговор им уже вынесен и ждет только подписи начальника окружной фельджандармерии Франца Бобуха, который выехал в Ровно для доклада, а также для того, чтобы провести рождественские праздники в кругу лиц, равных ему, Бобуху, по положению.

Не знали заключенные, что 8 января Франц Бобух с благодарностью самого гауляйтора Эриха Коха и новым Железным Крестом вернулся в Никополь и в этот же день подпись под приговором была поставлена.

На рассвете 9 января на тюремный двор въехала тяжелая закрытая машина. Из кузова вылезли солдаты в стальных касках с карабинами в руках. Тюрьма проснулась. Сотни пар ушей слились в одно настороженное ухо: где, у какой двери остановятся шаги тюремщиков?..

Как громко топают подбитые железными шипами сапоги! От этого топота покалывает ушные перепопки, и удары подошв о каменные плиты болезненно отзываются в голове. Шаги ближе, ближе…

В камере все на ногах. Расширенные глаза смотрят на дверь. Гремит замок. Дверь распахивается и…

— Махин Дмитрий — выходи!

— Орлов Петр!

— Беров Семен!

— Резников Семен!

— Кулик Владимир!

— Шпак Николай!

— Шахтарь Петр!..

Пока жандармский офицер, любитель хорового пения, читает список, конвойные в стальных касках попарно связывают хлопцев специально нарезанными веревками. Связывают с профессиональной ловкостью: быстро и крепко. Тут уж не распутаешься, как когда-то распутался и убежал с пристани полицай! Потом их выводят во двор. Дежурный офицер напутствует: