Шрифт:
— А где…
— Наташа, хочешь спросить? — перебил его Орлов. — Я о всех девчатах спрашиваю, — смутился Никифор.
— Через две камеры от нас, — ответил Семен. — Все там: Лида, Наташа, Анка, Нюся, Лена и Киля…
— С вами что за люди сидят? Какие-то зеленые хлопчики!.. За что их? — спрашивал Никифор, не переставая оглядываться.
Орлов, нагнувшись к его уху, прошептал:
— Из никопольской комсомольской организации. Выдал провокатор. Среди остальных есть уголовники и всякая шушера. Так что держи язык.
25. О СМЕРТИ И БЕССМЕРТИИ
Женские камеры были переполнены. Здесь сидели матери и жены советских работников, женщины, приютившие беглых военнопленных, арестованные при облавах и обысках.
В своей камере Наташа сразу же обратила внимание на группу никопольских девчат, приблизительно равных с ней по возрасту. Те держались особняком. Так же обособленно вели себя и Знаменские девушки; не только землячество, но общее дело, из-за которого все они и очутились здесь, выделяло их из остальных.
У никопольских верховодила невысокая, с кроной пепельных волос подвижная украиночка — Лида Назаренко. По сходству ли характеров (Наташа и Лида одинакова старались не поддаваться унынию и грусти) или по другим каким причинам, девушки быстро почувствовали взаимную симпатию и познакомились.
— Здесь никто не задерживается больше месяца, — рассказывала Лида Назаренко новой знакомой. — Или концлагерь, или расстрел. На волю отпускают редко, так что нам будет одно из двух. Если машина будет открытая и конвойные в пилотках — это из лагеря. А если закрытый грузовик — у них тут в жандармерии есть такой, с железным кузовом — и конвойные в стальных шлемах, то наверняка на тот свет…
— И часто увозят? — содрогаясь, спросила Наташа.
— Примерно раз в неделю. За последнее время в связи с массовыми арестами быстрей стали работать. При нас три отправки было, а мы и двух недель еще не сидим.
Наташе очень хотелось спросить, по какому делу арестованы Назаренко и ее подруги, но она не решалась. И хорошо сделала, что не спросила, потому что нескромные вопросы рождают недоверие; Назаренко обязательно насторожилась бы, и тогда Наташа никогда б не узнала, что Лида — до войны десятиклассница и секретарь школьной комсомольской организации — руководила молодежным подпольем Никополя, и что именно она была правой рукой того дядьки Панаса, который приходил к Никифору.
Все это Наташа узнала позже, а на первых порах, пока девушки присматривались друг к другу, они незаметно для самих себя и для остальных тоже стали душою камеры, тем центром, который возникает в каждой компании, в каждом большом или малом сообществе людей и задает тон.
А тон Наташа и Лида задавали, надо сказать, бесшабашный, ибо веселье, самое безудержное веселье, было лучшим лекарством против уныния и мрачных раздумий. В камере подобрались девчата с хорошими голосами. Первый раз, когда Наташа затянула свою любимую «Каховку», в дверь забарабанил дежурный полицай и закричал:
— Прекратите! Сейчас же перестаньте!
Хор девичьих голосов упрямо подхватил песню. Полицай побежал докладывать жандармскому офицеру. Тот пришел, постоял, послушал и… разрешил. Он не понимал слов, но мотив ему нравился: до службы в фельджандармерии он играл в джазе одного из мюнхенских кабачков. С тех пор девушки пели на его дежурствах беспрепятственно, а сам он приказывал иногда открыть дверь камеры, садился напротив на стул и слушал. Странное впечатление производил он, жандармский офицер, палач, наслаждавшийся девичьим хором. Щедра природа чудесами — бывает и такое.
Присутствие жандарма вначале смущало, а потом девчата махнули рукой: хай его к бесу слушает, лишь бы не мешал.
Со временем выработался даже определенный репертуар. Начинала всегда Лида Белова, обладавшая звучным и сочным голосом. Чаще других песен заводила она старинную украинскую:
Ой, у полi могила 3 вiтром говорила: Повiй вiтpe, тихесенько, Щоб я не марнiла, Щоб по менi трава росла, Та ще й зеленiла.Пела Лида, закрыв глаза, прислонившись спиной к стене. Рвался из каменной клетки ее страстный голос, достигал ушей Семена, и тот прикладывал ухо к дверям своей камеры, тихо улыбаясь и маня к себе Никифора и Петю Орлова. Прекращались разговоры во всех камерах, затихала, вслушиваясь, вся тюрьма.
А Лида, дав грусти овладеть душами, внезапно запевала лукавую и задорную:
Як пiд вишнею, пiд черешнею Стоiть старий з молодою, Як iз ягодою.