(злобно стиснула зубы; глаза, карие глазки, живо стали темнеть, превращаясь в угольки полные ярости.)

– Все равно не умрешь, - только и смогла процедить, а сама (вижу ж!) и захлебывается от злости и страха.

– Значит, еще спрыгну. Еще и еще. Пока не убьюсь. Неважно. Без него – я не буду жить.

Вдруг…

(не сразу, сразу, сообразила, поняла, что произошло)

Виттория вмиг дернула меня на себя, потянула за руку – так что я сорвалась и плюхнулась на нее – да завалились, завалились от силы рывка, по инерции, обе на землю.

Отстранилась резко, спешно (инстинктивно, разъяренно) и тут же залепила мне… жестокую, пекучую пощечину.

– ЕЩЕ КОГДА-НИБУДЬ ОТВЕСИШЬ ПОДОБНОЕ, - (зарычала, завизжала) – заточу в подвал навеки, пигалица неблагодарная! – казалось, сквозь плач вырвались эти горькие, полные боли, слова. Замерла. Испуганно спрятала взгляд, а затем и вовсе отвернулась.

Застыла. Заледенела и я.

Слезы… (дурные, детские, жалкой обиды) слезы… навернулись на глаза.

Было стыдно за себя, противно, но...

… злость, дикая злость… так и не улетучилась.

ВЕДЬ НЕПРАВЫ!

Зачем… зачем врать, зачем разрушать мое,… наше счастье?

ЗАЧЕМ?

Пристыжено зашморгала носом. Поджала под себя ноги.

Не шевелилась Виттория. Молчала, нервно дыша…

– Я люблю его… - едва слышно прошептала я. Тихо, жалобно… взывая к сердцу… подруги. Того, кто меня как никто другой… ВСЕГДА… раньше, понимал.

(тягучая тишина)

Молчишь?

– А он - … тебя нет.

(отозвалась, отозвалась, но что? пуля в сердце? камень в душу? уж лучше бы МОЛЧАЛА! черт дери, мать вашу!)

– ЛЮБИТ!
– прорычала я наперекор.

– Он никого… никогда не любил. В игры играть – всегда готов. Азарт, адреналин и победа – вот его идеалы и кумиры, вот, к чему лежит его сердце. А не… девушки, женщины. Ты.

– НЕПРАВДА!

– Нет? – вдруг отозвался голос отца где-то сзади.

Обе обернулись.

– Ты так уверенна?
– продолжил Матуа, - Да настолько, что наши слова вообще ничего не значат, не стоят… против твоих убеждений? Его слов? (сказанных тебе)… чтобы затащить в постель?

Захлебнулась. Захлебнулась я ядом. Желчью, но еще держусь

Папа, папа.

Сволочи вы. СВОЛОЧИ!

НЕНАВИЖУ ВАС!

Как низко падаете?

Зачем?

Ради чего?

Амбиции? Тупая, слепая вера? Лишь бы быть всегда правыми?

ЧТО НЕ ТАК?

ЧТО В ВАШИХ СЕРДЦАХ ВЫШЕ МОИХ ЧУВСТВ?

– Что молчишь? – злобно переспросил Луи.

– Уверенна.

– Тогда собирайся. Собирайся – и поехали на Аетфе. Посмотрим. Вместе посмотрим, как твой благоверный проводит…. Ночи без тебя.

Замерла. Замерла я… в сомнениях.

Нет, не в Доминике. Не в нем… играли «за» и «против».

А сомневалась в словах отца.

Снова игра?

Ну, что же. Ну, что же. Я тоже делаю ставку.

Крути барабан.

– Поехали.

Глава Тридцать Первая

***

– Морена?

– Жози!
– захохотала, ядовито зашипела в ответ. – Доминика ищешь, вероятно?

Промолчала.

– На балконах ждет тебя твой защитничек. Ой, как ждет, - захохотала… мертвой радостью.

Попытка не реагировать, не брать близко к сердцу.

Не знаю, что задумал отец, не знаю, что задумала Виттория.

Но я, я… готова сбежать с Домиником, если по-другому, добровольно… они не отпустят.

Спешно забралась по ступенькам наверх. Через узкий коридор… на балкон.

– Видели Бельетони?

Загадочно улыбнулся мужчина.

– По прямой, и справа первая дверь. Там он.

***

Я смотрела. Смотрела на него…

Каким-то пустым, стеклянным взглядом.

Смотрю – и не вижу.

Просто нет.

Меня больше нет.

Не дышу. Не дрожу.

Оцепенела… застыла в ужасе.

Чувство. Чувство, такое… будто кто-то только что лишил меня… места в жизни.

Просто бух – и ты уже в зазеркалье.

Отдельно от живого мира.

Рядом. Видишь. Слышишь.

Но тебя там нет.

НЕТ.

…и никто не заметит тебя больше.

Душа… душа сжалась в малюсенький комочек… и спряталась где-то в глубине грудной клетки.

Не стонет, не рычит - оцепеневши, ошарашенная, дрожит, испуганно молчит.