«Мне не положено так по-дурацки умирать, – подумал я. – Это неправильно…»

Все трое стояли и смотрели на меня.

А я смотрел на них. Ничего другого мне не оставалось.

Храбрый Костоправ. У тебя, по крайней мере, хватило духу, чтобы взглянуть смерти в глаза.

– Ты ведь ничего не видел, верно? – негромко спросил Душелов. Вдоль моего позвоночника пробежались холодные ящерицы. Это был голос одного из мертвых солдат, рубивших Твердеца.

Я покачал головой.

– Ты был слишком занят, сражаясь с Твердецом, а потом ты занимался Вороном.

Я слабо кивнул. Колени превратились в желе, иначе я рванул бы прочь без оглядки, хотя и совершил бы при этом откровенную глупость.

– Уложи Ворона на ковер Зовущей, – велел Душелов.

Подталкивая, бурча и упрашивая, я помог Ворону встать и добраться до ковра. Он не имел ни малейшего представления о том, где находится и что делает, но позволил мне отвести его куда следует.

Я встревожился. Явных ран я на нем отыскать не мог, но все же он вел себя очень странно.

– Отвезите его сразу в мой госпиталь, – сказал я Зовущей. Я не осмелился посмотреть Взятой в глаза и не смог произнести слова с нужной твердостью, поэтому они прозвучали как мольба.

Душелов поманил меня к своему ковру. Я пошел, переставляя ноги с энтузиазмом барана, приближающегося к мяснику. Откуда мне знать, вдруг он играет со мной. Если я упаду с ковра, это навсегда избавит Взятого от всяких сомнений в моем умении держать язык за зубами.

Он подошел к ковру вслед за мной, бросил на него свой окровавленный меч и уселся. Ковер поднялся и медленно полетел к Лестнице.

Я обернулся и взглянул на лежащие внизу неподвижные фигуры, снедаемый подспудным стыдом. Как все получилось несправедливо… Но все же, что я мог поделать?

Что-то золотистое, напоминающее бледную туманность на полночном небе, шевельнулось в тени, отбрасываемой одной из каменных башен.

У меня едва не остановилось сердце.

Капитан заманил обезглавленную и все более деморализующуюся армию мятежников в ловушку. Началась мясорубка, и лишь малая численность и крайняя измотанность солдат не позволила Отряду сбросить противника с перевала. Не помогло и благодушество Взятых. Один свежий батальон или один удар магии могли бы принести нам в тот день победу.

Я ухаживал за Вороном уже в пути, уложив его в последний фургон, покативший на юг. Он будет приходить в себя еще несколько дней. Само собой, на меня легли заботы и о Душечке, но я не жаловался – один ее вид прекрасно разгонял тоску очередного отступления.

Быть может, именно этим она вознаграждала Ворона за его великодушие.

– Это наш последний отход, – пообещал Капитан. Он-то не назовет его отступлением, но ведь он и не штабная крыса, у которой хватает наглости называть отступление «наступлением в противоположном направлении» или «перегруппировкой в тыл». Правда, Капитан не упомянул и тот факт, что любой следующий отход произойдет уже после конца войны. Дата падения Чар станет датой смерти империи Госпожи. И она же, по всей вероятности, станет последней датой в Анналах, подведя черту под историей Отряда.

«Покойся в мире, последнее из солдатских братств. Ты было для меня домом и семьей».

Теперь до нас дошли новости, которые придерживали, пока мы сражались на Лестнице Слёз. Несколько армий мятежников наступают с севера, продвигаясь чуть западнее маршрута нашего отступления. Перечень захваченных городов оказался длинным и удручающим даже со скидкой на допущенные осведомителями преувеличения. Потерпевшие поражение солдаты всегда преувеличивают силу противника – это убаюкивает их самолюбие, заподозрившее собственную ущербность.

Шагая рядом с Ильмо вниз по длинному и пологому южному склону перевала в сторону плодородных фермерских земель севернее Чар, я сказал ему:

– Когда-нибудь, если ты увидишь, что поблизости нет Взятых, попробуй намекнуть Капитану, что было бы очень мудро понемногу начать разделять понятия «Отряд» и «Душелов».

Он как-то странно взглянул на меня. В последнее время многие старые товарищи поглядывают на меня именно так. После смерти Твердеца я стал раздражителен, мрачен и неразговорчив. Впрочем, я и в лучшие времена не считался душой веселой компании. А сейчас мою душу придавливала тяжесть. Я даже отказал себе в обычной отдушине и почти перестал вести Анналы из страха, что Душелов каким-то образом узнает, что именно я там написал.

– И вообще было бы лучше, если бы столь тесной связи никогда и не было, – добавил я.

– Но что же там произошло? – Все в Отряде знали только голые факты – Твердец убит, Повешенный погиб. Из всех солдат уцелели только я и Ворон. Но каждого мучила неутолимая жажда подробностей.

– Я ничего не могу рассказать. Но все же передай ему мои слова. Когда рядом не будет Взятых.

Ильмо что-то прикинул в уме и пришел к довольно точному заключению.

– Хорошо, Костоправ. Скажу. Побереги себя.