— Слышу, товарищ старший лейтенант…

Лицо механика расплывалось перед ним; глубоко вздохнув, он проговорил:

— Плохо мне Жданов… Воды бы… Дай воды…

— Нет воды, — Жданов затряс головой. — Нету…

— Воды… Немного воды…

Размазывая по грязному лицу слезы, Жданов выскочил за порог. Вернулся он спустя секунды, и на него яростно зашипел танкист:

— Чего ты рисуешься? Хочешь, чтобы «чехи» нас засекли? Приткни свою жопу.

Механик приподнял голову Васнецова, приложил к пересохшим губам носовой платок со снегом.

Он ощутил живительный холод на губах, сглотнул кадык.

— Пить… Хоть капельку…

А рядом прерывисто дышал раненый танкист. Из простреленной грудины вырывался утробный свист.

— Резину ему наложи… Прижми сильнее, чтобы воздух не попадал.

Скосив глаза, Васнецов мутно видел раздетого по пояс бойца, перемазанную кровью нательную рубаху. Сергиенко наматывал бинт, неровно ложа белоснежные стежки на подсыхающие кровавые подтеки…

Чернота навалилась на Васнецова, закружила, втягивая в бездонный, стремительно вращающийся колодец.

… Видимо, он долго провалялся в отключке, на дворе уже стемнело. Кишки по-прежнему пекло огнем, жар волнами распространялся по телу. Он обливался потом, жажда сделалась невыносимой. Васнецов хотел попросить у Жданова воды, но не сделал этого, прислушиваясь к шепоту спорящих солдат.

— Пока темно, надо пробираться к нашим.

— Надо, а куда? Где сейчас наши?

— Где, где? В город мы шли с севера. Значит, и обратно на север.

— На север… — передразнил говорившего голос, без сомнения принадлежащий Жданову. — На всех один автомат и двое раненых. Далеко мы с ними уйдем?

— В том то и дело! Придется оставить здесь.

Васнецов напрягся, и тело отозвалось накатом боли. Он заскрипел зубами, и спорщики замолчали, повернувшись к нему.

— Заткнись! — произнес Жданов. — Я бросать командира не собираюсь!

— Ну и сдыхай вместе с ним…

«Нет, это вроде не Сергиенко, — притворяясь беспамятным, думал Васнецов. — Это не он… Голос не его…»

— Если мы пойдем одни, налегке, и то мало шансов… А если с обузой? Себя погубим и их.

— Раненым нужна помощь. Иначе до обеда не протянут.

— Вы придурки! Кто сказал, что мы их бросим? Мы найдем наших и приведем сюда.

Наступила тишина, в которой стало слышно хриплое дыхание лежащего сбоку танкиста. Где-то вдалеке безобидно, как молотком по гвоздю, простучали выстрелы.

— Пошевелите своими извилинами. Утром «чехи» прочешут дворы, и тогда всем кранты. А так мы можем успеть, опередить их. И поймите вы, другого выхода нет.

«Все верно, — рассуждал Васнецов с закрытыми глазами. — И я, и этот пацан с пулей в груди для них только балласт, связываем по рукам и ногам. С нами уже кончено… А у них еще есть шанс уцелеть, выбраться…»

— Жданов, — он приподнял голову. — Он прав… Уходите…

— Ты все слышал, командир? — виновато спросил из темноты механик.

— Я… командир… — с трудом выговорил он. — И я… приказываю… Уходите…

— А как же ты?

— Подойди ко мне…

Худощавого склада механик в пропахшем маслом комбинезоне опустился с ним рядом.

— Достань из кобуры пистолет.

— Зачем это? — спросил тот с подозрением.

— Автомат вы… заберете с собой… Это приказ… А я им в плен даваться… не должен. Не имею права…

Жданов отстегнул кожаный ремешок, открыл клапан и достал из кобуры вороненый ПМ.

— Вложи его мне в руку.

Ребристая рукоятка привычно легла в мокрую от пота ладонь. Он слабо сжал ее, нащупал указательным пальцем спусковой крючок.

— Только ты чего… не удумай, командир. — Заговорил Жданов. — Ты не думай, мы ненадолго. Мы обязательно вернемся.

— Да… обязательно… Идите…

— Накрыть бы их чем, — озаботился танкист, мерзливо передергиваясь. — Поморозятся. Надо в доме глянуть.

Он вышел на крыльцо, в мозг Васнецова вонзился оглушительный звон бьющегося стекла. За дверью затопали шаги, загремело железо.

Откинулась щеколда, на веранду вывалился танкист с матрасом на плече.

— Сразу видно, русские жили, — сказал, накрыв им Васнецова. — Нищета, взять нечего. Даже одеял нет.

Укутав второго раненого каким-то тряпьем, они замялись на пороге.

— Командир… — с неловкостью произнес Жданов. — Ты это…

Васнецов, собравшись с силами, приподнялся на локтях и, стараясь, чтобы голос звучал тверже, проговорил: