— Не…

— А ты сам?

Пашка посмотрел на себя и с сомнением покачал головой:

— Нет, должно, и я не пролезу. Вот разве Катеринка или Дружок…

— Так, может, это лисья нора?

— Я лисий след знаю, у нее совсем не такой — мелкий, цепочкой и как у собаки… Там лисьих следов нет, это тот самый зверь… Дайте, дядя Миша, а?

— Ружье я тебе не дам. Это не игрушка.

— Ну, тогда сами убейте, — сказал Пашка с видом человека, решившегося на крайнюю жертву.

— Нет, и сам не буду. Нельзя сразу угнаться за двумя зайцами. Геологи берут оружие лишь на крайний случай, а не для того, чтобы высунув язык бегать за дичью.

Это было все–таки жестоко с его стороны. Разве каждый день встречается такая возможность? Ведь зверь–то неизвестный… может, даже новой породы…

Мы сидели мрачные, угрюмые, а дядя Миша как ни в чем не бывало писал что–то в своей книжке. Наконец он кончил писать, спрятал книжку и внимательно посмотрел на нас:

— Ну–с, молодые люди, насколько я понимаю, происходят похороны лучших надежд? Великое открытие остается несовершенным и слава улепетывает из–под самого носа? Говорил, что будем все исследовать, а сам никуда не пускает, и ружья ему жалко… Так?

— Так, — вырвалось у Катеринки, и все засмеялись.

— Совсем не так! Записи нельзя откладывать на другой день. Вот теперь можно отправляться. Только мы ведь наделаем столько шуму, что всех зверей распугаем.

— Мы будем тихо, дядя Миша!

— Хорошо. Но это надолго. Идти хочется всем, а лагерь и Звездочку без присмотра оставлять нельзя. Кто останется здесь?

Мы переглянулись и промолчали — оставаться никому не хотелось.

— Что же, будем бросать жребий?

— Не надо жребия, — сказал Геннадий, — я останусь.

— Хорошо, — согласился дядя Миша и больше ничего не прибавил, но я видел, что он очень доволен Генькиным поступком, и даже пожалел, что не я, а Генька согласился остаться — это ведь было очень мужественно и благородно.

Мы долго пробирались сквозь густой шиповник и боярышник, старались идти как можно тише, но все–таки изрядно шумели: то треснет ветка под ногами, то зашуршат раздвигаемые кусты. У края поднимавшейся взгорбком небольшой полянки Пашка остановился и придержал Дружка.

— Дальше нельзя… — прошептал он. — Вон берлога. Видите?

На противоположной стороне взгорбка виднелась куча валежника, а под ней чернел небольшой лаз.

Еще раньше мы условились сесть в засаду и ждать, когда зверь либо выползет из берлоги, либо будет возвращаться в нее. Мы спрятались за деревьями и принялись наблюдать за лазом.

Солнце село, лес как бы затянуло дымом, потом он сразу стал непроглядно черным. Через некоторое время над лохматыми силуэтами деревьев появилась огромная желтая, как медный таз, луна, а зверя все не было. Я уже начал думать, что нора давно брошена, мы зря сторожим ее, и хотел сказать это вслух, но Катеринка вцепилась мне в плечо и показала на нору: там что–то шевелилось.

Из норы высунулась странная морда. Она была похожа одновременно и на собачью и на свиную. От носа к затылку шла белая, а через глазницы — черные полосы. Морда поворачивалась то в одну, то в другую сторону, не то принюхиваясь, не то прислушиваясь; потом медленно появилось толстое волосатое туловище на коротких ногах. Зверь поднялся на задние лапы и опять стал прислушиваться, поворачиваясь из стороны в сторону. Удостоверившись, что опасности нет, он опустился на четыре лапы и даже ненадолго прилег перед норой.

Должно быть, его что–то укусило, и он принялся ожесточенно чесаться. Потом опять поднялся на дыбы, прислушался и начал… танцевать. Он переступал с одной лапы на другую, туловище его раскачивалось из стороны в сторону, и не хватало только музыки, чтобы стало совсем похоже. Это было так смешно — смотреть на толстого, неуклюжего зверя, который молча и деловито переминался с ноги на ногу в угрюмом танце, — что я еле удерживался от смеха, а Катеринку, которая лежала рядом, прямо корчило от хохота.

Дружок яростно затявкал, и зверь юркнул в нору…

— Что же ты! — укоризненно сказал дядя Миша. — Удержать не мог?

Пашка сконфуженно оправдывался: Дружок всего его исцарапал, стараясь вырваться, и изловчился–таки — высвободил свою морду, которую Пашка все время сжимал обеими руками.

— Давайте выгоним зверя, — сказал Пашка. — Раздразним — и выгоним.

— Ну, брат, теперь не выгонишь. Это барсук. У него нора глубокая, и в ней несколько отнорков. Он убежит, прежде чем до него доберешься. Да и пора возвращаться.