— Что еще? — спросил Вишневецкий.

— Разрешите, Андрей Станиславович? — с места поднялся один из инструкторов-воспитателей, проживавших в одной палатке со своей «восьмеркой».

— Слушаю вас.

Воспитатель, снайпер-инструктор, помялся, пытаясь подобрать наиболее подходящее, приличное слово, но не нашел его и с трудом выговорил:

— Дрочут, Андрей Станиславович!.. Виноват. В смысле — онанизьм чуть ли не поголовный!..

— Это точно! — подхватил воспитатель-инструктор другой «восьмерки», горнолыжник. — Ночью, не поверите, палатка так ходуном и ходит!..

Все рассмеялись. Кроме полковника Вишневецкого и немцев-инструкторов горного подрывного дела. Переводчик быстро и тихо переводил им, а немцы серьезно качали головами, будто слушают что-то чрезвычайно важное…

— Фактов мужеложства не наблюдали? — спросил Вишневецкий.

— Слава Богу, никак нет, — подтвердили воспитатели «восьмерок».

— Тогда ничего страшного, — заметил Вишневецкий. — Подрочат и перестанут. Максимально загрузить общефизической подготовкой — ни секунды свободной! Начнем с ними слалом, скоростные спуски, скалолазание, восхождения с полной выкладкой — сами перестанут лапать свои пиписьки. Хорошо, если сил хватит, чтобы вынуть ее из штанов, когда помочиться захотят… По себе знаю. А то, что пока они дрочат, повторяю, ничего страшного. Когда же еще дрочить, если не в пятнадцать лет? Не в старости же!..

— Ну до старости они вряд ли догребут… — усомнился кто-то.

Первые же три недели существования Школы Вишневецкого, как теперь называлось это милое заведение, доказали, что прогнозы аналитического отдела НКВД, занимавшегося разработкой рекомендаций при формировании этих ускоренных курсов квалифицированных и безжалостных убийц, не были пустым и фальшивым звуком в общем хоре, торжественно воспевающем саму идею создания Школы горноальпийских диверсантов из малолетних преступников, ничего не боящихся, которых нет оснований жалеть в процессе обучения и некому будет пожалеть, когда они один за другим станут погибать в процессе выполнения спецзаданий за линией фронта…

Прав оказался аналитический отдел, когда напоминал о «постоянном возрастном соперничестве» — драки вспыхивали по нескольку раз в день! Не так взглянул, не то сказал, случайно задел, усомнился в сказанном…

Особенно поначалу… Чуть ли не каждые полчаса воспитатели, тренеры, инструкторы, даже немцы-подрывники из дивизии «Эдельвейс» растаскивали кровавые побоища, не стесняя себя в выборе педагогических средств и пособий.

Самая страшная фраза, безошибочно сдерживавшая накал страстей, была очень короткой:

— «Вниз» хочешь?!

«Вниз» — значило отчисление, спуск с гор в Алма-Ату, а там по законам военного времени — физическое уничтожение как носителя наглухо закрытой, совершенно секретной информации.

Приходил белый фургон с надписями «Казплодовощторг» по бортам, руки за спину, сыромятная петля на тонкие мальчишечьи запястья, два конвоира в штатском, и… привет!

И нет человечка.

Вот и подумаешь, прежде чем очертя голову бросаться в драку за свою поруганную воровскую честь. Да и поруганную ли?… Может, причудилось просто?… На нервной почве… Или из-за постоянной головной боли. Тут голова все время трещит у всех — на свежем воздухе кислорода не хватает. Как-никак, а высота будьте-нате! Не одна тысяча метров…

Или, к примеру, тоже не слабый пунктик: дескать, хочешь иметь шестьдесят человек при окончании школы — следует набрать восемьдесят. Ибо аналитическая служба прогнозирует потери обучаемых со смертельным исходом не менее двадцати процентов. Ну как в бакалейных лавках — усушка, утруска, естественная убыль…

И точно! Недели не прошло — не поделили банку сгущенки. Один — покойник, второго, «вниз» спустили. Это два человека… В смысле — бывших…

Через две недели — третий труп. Со скалы сорвался. Повыпендриваться захотел: «Я на пятые этажи по водосточным трубам скок лепил, а вы мне страховку суете!..»

Результат — кровавый мешок с костями.

Через месяц застрелился пацан по кличке Тяпа.

На воле классным «щипачом» был! Выше — некуда. Прямо народный артист.

Пел законно: «Как умру, похоронят, похоронят меня, и никто-о-о не узнает, где могилка моя-а-а…» Вот уж точно-то.

Стрелялся Тяпа из «шмайсера». Полбашки как не бывало.

Очень многих потом тошнило. Хотя все вроде бы были «битыми», «медякованными» дальше некуда, навидались всякого, да и сами черт-те в чем поучаствовали, а вот как увидели Тяпины мозги на нижних ветках толстой ели, под которой вечерами собирались покурить, похвастать, так многим невмоготу стало. Блевали, как отравленные.

Пацаны записку нашли. А там всего ничего: «Пошли вы все…» — и дальше сплошной мат.

Что он этим хотел сказать?…

Потом Витька-Колун, проходивший по статье «разбойные нападения», при стрельбе со скоростного спуска — а там почти сто километров в час! — в дерево влетел всем телом. Опять похороны…

Один дурачок подмосковный — «групповое изнасилование лиц, не достигших половой зрелости» — поленился просверлить в скале шурф поглубже и пошире, чтобы запихать туда брикет взрывчатки уже со взрывателем и куском бикфордова шнура. А брикет в этот шурф никак не лезет. Нет чтобы осторожно вынуть да специальным коловоротом расширить отверстие в скале. Так нет же! Он силой туда взрывчатку стал запихивать!.. Так еще, кретин, ничего лучше не придумал — взял палку, уперся прямо во взрыватель и навалился всем своим глупым телом, чтобы затолкать толовую шашку внутрь узкого шурфа…