На этом правдивая часть сказочного жизнеописания Лаврика и Мики заканчивалась. Дальше уже шел безграничный полет вранья!..

… Будто бы взяли их случайно, в Талгаре, когда они намылились уйти в Китай… Перестрелка была — зашибись!.. Лаврику сразу три пули прямо в сердце попали. И он, умирая, прошептал своему корешку Мишке-художнику: «Отомсти за меня, Мишаня… За всех пацанов, за весь блатной мир отомсти. А я сверху, вон из-за того облачка, посмотрю, как ты это сделаешь…» И умер. А тогда Художник давай из «маузера» шмалять по ментам! И завалил главного мента и еще кучу ментов положил. И тут у него патроны кончились, и его повязали…

А дело его вел сам начальник всего казахского угро. Русский. Без руки, Поместил он Художника в одиночку. А у того была граната (!!!) притырена. И он этой гранатой взорвал дверь своей камеры и только хотел «сделать ноги», как прибежал сам начальник всего казахского утро без руки и говорит Художнику: «Миша! Е-мое, что же ты делаешь?! Если ты сейчас убежишь — меня же с работы снимут к свиньям собачьим!.. Тут один казах уже второй год на мое место „кнокает"… А у меня жена больная, трое детей и всего одна рука… Кто меня, однорукого, с моими детями прокормит?… Не убегай, Миша!» Пожалел Художник однорукого начальника всего казахского угро и остался в камере. А тот ему за это заменил расстрельную статью вот на эту школу…

«Особо осведомленные» рассказывали, что «Художник» еще в Каскелене, в детдоме для трудновоспитуемых подростков, опасной бритвой перерезал глотки двум взрослым «паханам-уркаганам», которые хотели одного малолетку несмышленыша «в очко отшворить»!..

Сомневавшихся в достоверности легенд о Художнике эта подробность добивала окончательно, и авторитет Мики Полякова в Школе Вишневецкого был настолько неоспоримым, что, когда воспитатели стали назначать из самих пацанов «старших» в своих «восьмерках», Мика был возведен на этот трон с почтительным ликованием.

Это в то время, когда за место «старшего» в других «восьмерках» шла жесточайшая борьба, вплоть до поножовщины!..

Пользовался Мика уважением и у инструкторов по всем видам спорта и убийств. Он был прекрасно тренирован, почти не потерял форму за время отсидки и благодаря добротным «подготовительным курсам» у незабвенного Лаврика обладал безупречно расчетливой храбростью.

За пять месяцев своего обучения в этой школе выживания и смерти Мика всего два раза воспользовался своим фантастическим даром, приобретенным еще до войны в результате удара головой о тяжелую резную дубовую школьную дверь…

В первый раз это произошло так. Очень сильный физически, явно «закосивший» свой возраст до пятнадцати лет, чтобы избежать «вышака», налетчик и убийца Вова-Студер — сокращенное от «студебекер», — раздраженный Микиной популярностью и злобно возненавидевший его за уважительное отношение пацанов и начальства, решил резко изменить ситуацию.

Он пришел к большой ели, под которой лотом застрелился Тяпа, а сейчас в ожидании ужина развалились после изнурительных занятий человек двадцать пацанов, а Мика на тетрадном листе набрасывал портретик одного из пацанов обычным чернильным карандашом. Студер заглянул в листок на уже похожие черты замершей «натуры» и спросил Мику:

— «Художник»… от слова «худо», в рот тебе по самые «коки», ты — жид?

Пацаны так и замерли!

Мика поднял на Студера потемневшие от гнева глаза и тихо, но раздельно произнес:

— Да. Я наполовину еврей. Мать была русская.

— Значит, жид! — Студер нехорошо ухмыльнулся. — Обрезанный?

Но тут пацаны очухались и зашумели:

— Кончай, Студер!..

— Чего вяжешься?! Тебе ж сказали — только наполовину!..

Студер оглянулся — нет ли поблизости начальничков.

— Цыц! Сявки обосранные… Жить надоело? А ты, жидяра пархатый, отвечай — обрезанный или нет?

— Нет, — сказал Мика.

И почувствовал, как застучало в висках, и знакомая боль, предвестница непоправимого, стала разливаться по всей голове, с дикой силой концентрируясь прямо над переносицей.

— Ай-ай-ай! — насмешливо сказал Студер. — Как же тебе не стыдно? Жид — и не обрезанный! Сейчас мы это поправим…

Из— за высокого горного ботинка Студер вытащил короткую заточку с одной острой гранью и приказал Мике:

— Вынимай!

Но Мику уже словно в кипяток опустили! По всему телу пошел жар, в ушах зазвенели сотни звоночков, и, как всегда перед его страшным «выбросом», лицо потемнело от прилива крови…

Кто-то из пацанов отчаянно крикнул:

— Чего ты краснеешь, Мишка?! Чего ты стесняешься? Что, евреи не люди, что ли?!

Но Студер даже не обернулся на этого пацана.

— Вынимай свою мотовилу, жидяра необрезанная, — ласково рассмеялся Студер, приняв молчание Мики за испуг. — Сейчас мы тебя вернем в настоящую соломоно-хаимовскую веру… А то тут про тебя такое плетут — уши вянут.

Вот когда в голове у Мики пронеслось:… ЭТО НЕ КРАЙНИЙ СЛУЧАЙ… НО ТАК БУДЕТ ЛУЧШЕ ДЛЯ ВСЕХ И СПРАВЕДЛИВЕЕ!!!