Однако очень рано люди начали фантастически истолковывать этот пережиток, как об этом свидетельствует миф о вавилонской башне.

Широкие слои еврейского народа стали знакомиться с литературой и религией вавилонян начиная с 596 года до н. э., после завоевания Иерусалима Навухадрезаром и угона огромных масс военнопленных из Палестины в Месопотамию. Попавшие в рабство евреи были принуждены работать на восстановлении Вавилона. Не удивительно, что они выражали в фольклорной форме свое недовольство и ненависть к новым хозяевам, которых они вдвойне ненавидели, как господ и как чужеземных поработителей.

Вот, впрочем, как описывает Геродот главную из этих башен, которая упоминается в надписях под названием Этеменапки:

«Посередине храма стоит массивная башня, имеющая по одной стадии в длину и ширину; над этой башней поставлена другая, над второй — третья и так дальше до восьмой. Подъем на них сделан снаружи; он идет кольцом вокруг всех башен. Поднявшись до середины подъема, находишь место для отдыха со скамейками; восходящие на башни садятся здесь отдохнуть. На последней башне есть большой храм, а в храме стоит большое прекрасно убранное ложе и перед ним золотой стол. Никакого кумира в храме нет. Провести ночь в храме никому не дозволяется, за исключением одной только туземки, которую выбирает себе божество из числа всех женщин. Так рассказывают халдеи, жрецы этого божества.

Они же говорят, чему, однако, я не верю, будто божество само посещает храм и почивает на ложе; нечто подобное точно таким же способом совершается в египетских Фивах, по словам египтян; и там будто бы ложится спать женщина в храпе Зевса Фивского, причем ни вавилонянка, ни фивянка не имеют, говорят, вовсе сношений с мужчинами» [71] .

Судя по этому описанию, в башне Этеменанки, в Вавилоне, совершались некоторые из обрядов «мистических ночей» — основной признак культа, призванного стимулировать плодородие почвы.

Первоначально мистический обряд символизировал встречу женского божества и ее супруга, в образах которых выступали жрицы и храмовый раб. Позже сам бог Вавилона Мардук, которого представлял жрец высокого сана, выбирал себе супругу среди посвященных культу рабынь, и в самом высоком зале башни праздновалось искупительное бракосочетание. Обряд этих древнейших вавилонских мистерий предусматривал умерщвление раба или рабыни после ритуального соития.

Впоследствии к представлению о плодородии, лежащему в основе этих мистических бракосочетаний, присоединилось представление о возрождении растительности и смене времен года. Подобно плодам земли, которые, казалось, умирали зимой и вновь возвращались к жизни с наступлением весны, божественная чета, символизировавшая могущество природы, тоже жертвовала собой, чтобы оплодотворить землю, возрождаясь тем самым к новой жизни. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в подобных культах практиковалось жертвенное убийство человеческих существ, почти всегда из числа храмовых рабов, и лишь позже установилось ритуальное жертвоприношение животных (посвященных богу быков, козлят, агнцев).

Мистерии Мардука праздновались еще в классическую эпоху с целью придать особенно торжественный характер новогодним празднествам, совпадавшим с началом весны. Они приходились на первые двенадцать дней месяца нисану, которому соответствует наш март и еврейский нисан, когда празднуется пасха.

Нам известен теперь весь обряд праздника пасхального типа, называвшегося акиту, начиная со второго и кончая пятым днем торжеств. Однако и остальные дни празднеств достаточно знакомы нам из различных источников. Мы с уверенностью можем считать кульминационным пунктом торжеств, на которые в Вавилон каждый год стекались несметные толпы обитателей Месопотамии всех социальных слоев и разнообразных религий, мистерию смерти и воскресения бога, так же как на страстной неделе христианской пасхи.

От главного храма Мардука двигалась процессия к святилищу на окраине города. После четырех дней молитв и очистительных жертвоприношений заклали барана и тушу его, обремененную всеми грехами народа и всяческим неблагочестием, бросали в реку, дабы поток унес тело и очистил город от зла. На шестой день начиналась наиболее важная фаза обряда, состоявшая прежде всего в церемонии унижения самодержца перед изваянием Бела-Мардука, затем в страстях и принесении в жертву «царя-раба». Социальные связи, которые начинают сказываться в религиях в период наивысшего развития рабовладельческого общества и позже возобладают в мистериях эллинистического и римского мира, в только что описанных обрядах еще затемнены пережитками земледельческого культа. В ритуальный момент смерти бога классовые отношения кажутся сломленными, рабы становятся на день господами. Им предоставлена полная свобода; что-то напоминающее карнавальное ликование овладевает городом, как в Риме в дни луперкалий, праздновавшихся в честь волка, древнего тотема Лация, ставшего позже богом — покровителем нового родового общества. Даже самого монарха — а его участие в празднике было культовой необходимостью — заменял на день раб, носивший скипетр и корону. Но и этим не исчерпывается сходство с чествованием страстей господних христианской религии. Как только праздник кончался, железный закон классового господства вступал в свои права: «царя-раба» насмерть забивали батогами и вешали на дереве.

Этот пасхальный праздник, который отмечали таким же образом почти во всех ассиро-вавилонских городах, подводит нас к культам спасения христианского типа.

Двадцать пять столетии прошли со времен расцвета греческой литературы, но божества из произведений Гомера, Гесиода, Эсхила и Геродота до сих пор входят в наше культурное наследство, и при этом в большей степени, нежели легендарные образы раннего христианского общества.