Увлекательнейшая повесть, где есть все: и тонкий психологизм, и присущий Кунину мягкий, ненавязчивый юмор, и приключения, которые никого не оставят равнодушным.
Все это началось еще черт знает когда...
В те замечательные и навсегда оставшиеся в истории России советские времена, когда в результате заботливого и мудрого постановления партии и правительства во всей нашей необъятной родине — «...с южных гор до северных морей...» — очереди за водкой по своей протяженности обскакали знаменитые московские мавзолейные очереди, завивавшиеся мрачной гигантской анакондой по Красной площади — от входа в усыпальницу вождя мирового пролетариата и дальше, вдоль Кремлевской стены, аж до середины Александровского сада. А уже там хвост этой фальшиво-скорбной провинциальной рептилии терялся в чаще околокремлевских дубрав и неподкупных милицейских нарядов того времени...
В этот эпохальный для всей страны год киносценарист Сергей Александрович Мартов сидел в сорока километрах от Ленинграда, на берегу Финского залива, в поселке Репино, среди песка и сосен, бесстрашных белок и осторожных ежей, в конце улочки с древним названием — Новая, в Доме творчества Союза кинематографистов СССР.
Сидел он на втором атаже в своей постоянной комнате номер тридцать два и лудил очередные поправки к своему очередному сценарию.
В этом ремесле Сергей Александрович был человеком опытным.
К моменту постановления о насильственном внедрении трезвого образа жизни в сознание советского человека по сценариям Сергея Александровича было уже сделано десятка полтора больших художественных фильмов и штук тридцать коротких документальных.
Все эти сценарии, а также две книжки и одна пьесочка (по собственному же киносценарию) были сочинены и написаны Мартовым именно в Репино, именно в этом Доме, именно в его тридцать втором номере. Он приезжал сюда ежегодно и сидел здесm безвылазно месяцев по пять. А то и больше.
Только один сценарий Мартов написал в Болшево — подмосковном Доме творчества. Ленинградско-Репинский был в том году на ремонте. В Болшево Мартов тосковал по Репино, и работа у него шла там тяжко, нудно и неповоротливо...
Картина по этому сценарию получилась более чем посредственной. Расхожее утешение любого драматурга, что, дескать, «в начале было слово...» и это «слово» просто бездарно прочтено режиссером-постановщиком, не уберегло от обид и унижений, которыми Мартов сам себя накрутил до отказа. Это он умел делать превосходно.
Уже после выхода картины на экран Мартов как-то перечитал тот свой подмосковный сценарий и понял — сочиненьице-то слабенькое.
«В неволе — не размножаюсь, — подумал тогда Мартов. — Носа из Репино больше не высуну!» И с тех пор даже для «Мосфильма» сочинял сценарии только в ленинградском Доме творчества. В Репино.
Летом прикармливал знакомую отважную белку Фросю, которая нахально прыгала к нему на балкон с близко нависающей ветки дерева и лопала прямо у него с рук, а зимой, на свою беду, приваживал банду наглых и вороватых синиц. Синицам было глубоко наплевать на стук пишущей машинки, они ни черта не боялись, влетали через открытую форточку в комнату, склевывали все, что было съедобным, тырили и раздербанивали сигареты, а иногда и какали на рукопись, совершенно не смущаясь присутствием ее автора.
Мартову было сорок семь. Когда-то он женился на Юленьке Кошич — молоденькой балерине из Малого оперного театра. А спустя несколько лет, в киноэкспедиции на Алтае, где снималась картина по его сценарию, закрутил сумасшедший роман с одной польской актрисой и, вернувшись в Ленинград, во всем признался жене.
— Так будет честнее, — сказал тогда Мартов, внутренне восхищаясь собственной порядочностью. — Квартиру я, естественно, оставляю тебе, а машину... Не возражаешь?
— Ну о чем ты говоришь! — всхлипнула Юленька.
Речь шла о последней модели сорокатрехсильного «Запорожца», который по тем временам в небогатых кинематографических кругах имел статус сегодняшнего, прямо скажем, не самого дорогого «мерседеса».
Развод прошел тихо и элегантно, без взаимных претензий и имущественных споров, под нескрываемые симпатии всего состава народного суда Выборгского района города Ленинграда.
Спустя пару недель Юленька уехала с театром на гастроли во Францию, да там и осталась. Навсегда.
Жгучий роман Мартова с польской актрисой как-то иссяк сам по себе и мягко растворился в повседневной житейской суете. Тем более что сразу после Юленькиного побега последовал категорический запрет «компетентных органов» на любые зарубежные поездки бывшего мужа бывшей артистки Малого театра Кошич Ю.И. — уважаемого члена Союза кинематографистов и Союза писателей СССР, лауреата Государственной премии, кинодраматурга Мартова С.А.
Года через три титаническими усилиями двух творческих союзов этот запрет с Мартова был снят, и Сергей Александрович снова стал ездить во всякие заграницы, но с тех пор, да и в дальнейшем, ни разу не испытал даже малейшего желания хоть как-то изменить свое личное существование. Разве что поменял «Запорожец» на «Жигули» третьей модели. А спустя еще пару лет пересел на «девятку». Вот и все перемены.
Время от времени около него возникали разные молоденькие барышни студенческого размера, и тогда главным для Мартова было уследить за тем, чтобы эти девицы достигали нормального половозрело — «употребительного» возраста, а не уголовно-наказуемого, щенячьего. Ибо бурная акселерация последних двух десятилетий прошлого века могла ввести в заблуждение даже очень опытного ходока...