– За пистолеты спасибо, конечно, но вообще-то нам лучше что-нибудь подлинноствольнее и помощнее.

– Маузер хорош?

– За маузер отдельное спасибо. Я о таком всю жизнь мечтал, а тут как с куста! Но вопрос о длинностволе остается.

– Мы ж про офицеров говорим? В распоряжении: выдать соответственно числу. Так для офицеров пистолет положен как дополнительное оружие. Так что никто ничего против не скажет. А кроме пистолетов ППС-43. Сгодится? Могу выдать сто двенадцать штук.

– Сгодится, конечно. А вот как насчет калашей?

– У меня всего десяток, еще АК-47. И они хоть в хорошем состоянии, но трепаные. И рожков к ним всего по два. И патронов этих у меня вообще нет. Так что выдать-то могу, но патроны добывать отдельно придется. Вот для рядовых у меня одни винтовки и карабины. Хотя есть пара фузей… Так. Пошли-ка вместе – помочь надо.

Следующие полчаса мы кантуем разношерстные тяжеленные ящики. Немудрено тут геморрой получить. Наконец старомодный ящик. И ей-богу, с готическим шрифтом. Мичман возится с защелками.

– Так. Вот фузеи.

В ящике лежат два пулемета. Очень характерного вида – мы такие часто находили у немцев. Французский станковый «гочкис» – 8 мм, образца 1914 года. Своеобразный ствол со словно надетыми на него кольцами охлаждения радиатора, нелепая и милая в своей старомодности пистолетная латунная рукоятка.

– Ого! А рамки для него есть?

– Полно. Ну-ка дернем вот этот ящичек.

Глаза на лоб лезут – в ящике навалом пара сотен широких и длинных железных пластинок с вырубленными штампом выступами. Эти выступы полусогнуты, и если засунуть между ними патрон, то они словно обхватят его вытянутыми полукруглыми лапками. И всего влезает в эту рамку двадцать восемь лебелевских пузатеньких патронов с никелевой серебристой пулей. Эти пулеметы – трофей после разгрома Франции – немцы потащили в Россию, потому как МГ-34 оказался слишком нежным для наших морозов и грязи. В первую же зиму немцы отметили, что универсал переходит от холода на одиночную стрельбу с перезарядкой пулеметчиком после каждого выстрела. Вот и потащили сюда чешские и французские машинки. Те работали как часы. Спасибо, к слову, и чехам, и французам за это…

– А патроны?

– Тысяч двадцать наберется. Станков нет, запасных стволов нет, ЗИПа нет.

– Ну станки-то ладно. Что-нибудь придумаем. А вот эскаэсы есть?

– Не у меня. У меня рухлядь. Вот могу лебелевские карабины предложить – пятьдесят одна штука. Тогда все лебелевские патроны спихну с глаз долой. Это еще тысяч десять наберется и для рядовых вполне сгодится. С этим, думаю, первое время продержаться можно. Потом до нормальных складов дело дойдет. Не эту тряхомудию уже пользовать будем. Если повезет, конечно.

– Это да.

А приятно посмотреть на ожившего и воодушевленного пациента! Ишь, зашустрил мичман! Прямо воскрес!

– Так, осталось у нас тринадцать человек безоружных.

– Могу дать ящик ППШ-41. Это четыре штуки. С дисками напряг, так что по одному диску выйдет.

– А рожки от ППС не подойдут?

– Нет, они разные и друг к другу не подходят.

– А не найдется ли в хозяйстве пулеметов? Ручных?

– Есть «Зброевки». Но к ним ни боеприпасов, ни рожков. «Дрейзе» есть. Может, возьмете наганами? Я и кобуры дам.

– А может, там РПД какой? Или ДП?

– А лекарство от жадности в этой сумке есть?

– Нету. У нас там три тысячи человек. По уму-то половину бы вооружить. А получаются слезы кошачьи. Командиры тут танцы вытанцовывают да задницы бумажками прикрывают.

– Так бумажка – это свято. Я и сейчас вот начну выписывать. Пока думай насчет наганов.

Звоню Николаичу. От перечисленного он немного дуреет – не рассчитывал на такую роскошь. Готов и на наганы согласиться, но просит покочевряжиться – вдруг чего еще полезного добудем.

Показывая всем видом, в каком я восторге от маузера, размягчаю, насколько возможно только это сделать, мохнатое сердце мичмана. Подумав и махнув рукой, притаскивает – ну хоть стой, хоть падай – две винтовки СВТ-40. И штыки к ним. Оказывается, что это было оружием часовых у знамени. Аж годов до 1960-х. Потому винтовочки ухоженные, и, главное, в стволах муха не сидела. Но патронов и к ним нет. Тоже надо начвора трясти.

И под занавес, как бы ошибившись в счете, притаскивает не семь, а восемь наганов – и к ним кирзовые кобуры, почему-то белого цвета.

– Так, теперь я буду писать расходную ведомость. А ты, доктор, сколько патронов притащишь, столько и заберете. Вот тут, значится, они лежат – 7,62 на соответственно двадцать пять.

Тэтээшки маузеровские.

Пока мичманюга не спеша корябает накладные, успеваю притартать и сложить в кучу тысяч сорок патронов. Оторвавшись от бумажонки, мичман замечает: еще пару цинков можно прибрать. Прибираю.

Начинаю понимать, какую гору оружия мы получили! Штабель ящиков и ящичков становится все больше и больше. Черта лысого мы все это сумеем вывезти на УАЗе. Да и «хивус» столько не упрет. У него вроде тонна грузоподъемности. А еще понимаю, что вместе с оружием и мы получили геморрой. Правда куда как более приятный, в отличие от мичмана, но делиться-то придется. И что кому раздавать? Вот той же троице эмчеэсовцев какое оружие выдать? А михайловским? Да не говоря уж о самих себе, любимых! Страшная жаба уже начала тяжко давить меня. У Николаича все впереди.