Возле древней, красного кирпича часовни в центре кладбища лежали доски. Воробей выбрал две самые длинные, уложил на плечо одну на другую и поспешил обратно.

В часовне давал прокат инвентаря ветхий, беззубый дядя Жора, хулиганящий в пьяном виде и тихий так. На втором этаже переодевались, ели, пили, спали жили землекопы. Впрочем, землекопами они только звались, а оформлены были как подсобники. Штатным землекопом был один Молчков, Молчок, бригадир. На него-то и писались наряды. Сам же он копал редко, в сложных случаях или при запарке. Копали ребята — часовня — да изредка желающие с хоздвора. За яму Молчок платил по сезону: летом пятерка, зимой вдвое. Если сам не захоранивал, весь сбор все равно кроил он. С этим было строго. Жук тот еще, самому под пятьдесят, а с покойниками лет двадцать трется. Последние десять, как вылечился, капли в рот не брал.

Знал, кому побольше дать, а кто и так хорош. Воробья выделял. «Копнешь две, Воробей?» — «Ну, Володя». Воробей откладывал все дела и шел за маленьким кривоногим Молчком. И потом его не искал, знал, что за Молчком не пропадет…

Воробей протянул доски ребром вдоль по краям ямы. В головах вставил доски меж прутьев неснятой ограды — пригодилась, в ногах обхватил досками толстый ствол вяза, привалив снаружи комья покрупнее. Теперь свободно можно снизу кидать на самые края — доски держат осыпь. Корни пошли. На то топор есть. Обкромсал их заподлицо со стенкой.

А с глубиной ковырялся подольше; если б не наказ заведующего, давно б дно притаптывал. Незнающий взглянет — яму чуть не в рост увидит, ну а на внимательного нарвешься — пеняй на себя: сверху-то сантиметров на тридцать от земли грунт простой по контуру ямы выложен и прибит умело. Видимость одна, а не глубина.

Но раз специально приказ глубже брать, значит, на все положенные метр пятьдесят заглубляться надо.

Воробей выбирал дальше: пошли черные, трухлявые гробы. Их было два, один на другом, они легко распадались. А раз гробы, то и без костей не обойтись. Кости наверх — упаси бог! Родственники увидят — валидолу не напасешься…

Кости Воробей сложил в ногах, в головах подкопал, потом в голову их передвинул. А уж как до глубины добрался, в ямку посередине, где земля податливей, уложил кости, землей прикрыл и утоптал — готова могила.

Летом копать — дурак выкопает. А вот зимой, да если еще могила уборочная, за которой ходят, без снега, простужена на метр, — это да. Ломом здоровым «гаврилой» — всю дорогу, лопата не берет. Вдвоем в могиле пашут: один долбит, другой крошево отгребает и наверх. Работка потная, ничего не скажешь. А летом — детский сад.

Рыжих — зубов золотых — он и не искал. В бесхозе какие рыжие? Если родственники лет двадцать, тридцать на могилку не наведываются, забыли или сами перемерли, то и покойник у них соответствующий — без золота. Рыжие — те в ухоженных, с памятниками. Года два назад зимой на пятнадцатом участке Воробей одиннадцать рыжих взял, прямо в кучке, как по заказу. Торгаша одного яма, Воробей и родственников, навещавших его, знал хорошо: цветник им гранитный делал и доску мраморную в кронштейн заливал. Ободрал их тогда лихо.

Воробей потоптался в могиле, ширкнул лопатой выбившийся сбоку недорубленный корешок, выкинул наверх инструмент и вылез сам. Обошел могилу огрехов не увидел: копано по-воробьевски, без халтуры.

«Петрович, змей, знал, где бесхоз долбить». Справа свежую могилу от дороги заслоняли широкие памятники двум декабристам, слева — толстый вяз. Бесхоз расковыренный ниоткуда не приметен.

Странно только: не часовне Петрович копать поручил. Значит, не хотел с Молчком делиться. Со вчера еще предупреждал, приди, Воробей, пораньше — дело есть. И сам не забыл, к семи приехал. Морда шершавая с похмелья, а приполз, не поленился. Да, приборзел Петрович малость за последнее время. Все бабки все равно не собьешь, а нарваться можно… тем более с бесхозами. Бесхоз толкануть — не выговор, тюряга…

Воробей дошел до своего сарая, поставил лопату и топор в угол, взглянул на часы. Время почти не двигалось — одиннадцать, в прокуратуру еще не скоро, в повестке сказано в три…

— Чего ты в темноте сидишь? — В сарай влез Мишка, подручный Воробья, включил свет. — Пожевать у нас есть? — зашарил на харчевой полке.

— Котлеты вон в целлофане… крошку привез?

— Полтора мешка, красивая, мелкая…

— «Ме-е-елкая», — передразнил Воробей. — Толку-то? Мелкая — промывать труднее… А чего поздно? В музее своем дежурил?

— В музей вечером.

Мишка выдавил на котлету майонез из пакетика.

— В прокуратуру скоро поедем?

— К трем. Один поеду, ты здесь сиди; погода путная, клиент будет.

— Ты же не услышишь один.

— Услышу. А не услышу, переспрошу.

— Как хочешь, могу и здесь.

— При чем здесь «хочешь»? Бабки ловить надо; суд судом, а деньги своим чередом. Давай пока вот чего: мрамор глянем еще разок. — Воробей полез на карачках в угол сарая, под верстак, где в тряпье хранились полированные мраморные доски. — Чего стоишь? Принимай…