Один из подгулявших клиентов повысил голос; приятели принялись успокаивать его. Ривз снова бросил взгляд на часы. Надо бы объявить о закрытии на минуту-другую раньше!

— Время! — заревел он, перекрывая общий шум. — По домам, ребята!

Хотя такая расторопность понравилась не всем, зал начал пустеть. Публика двинулась к дверям, перекликаясь и смеясь. Дафна Ривз подошла к мужу.

— И все-таки зря ты не спросил, сколько лет той девчонке!

— Да ладно тебе! Кстати, она ведь выпивку не заказывала. Ее кавалер угощал. Какое мне дело, кому он покупает пиво?

— Он вдвое старше и явно подпаивал ее! Ты знаешь, мне не нравится, когда взрослые мужчины снимают совсем молодых девушек!

— Да ведь ради этого люди и приходят в паб — познакомиться, подцепить кого-нибудь!

— Терри, когда мы с тобой решили купить паб, мы мечтали сделать из него приличное заведение!

— И сделаем! Но сперва надо деньжат подкопить. Скандалистов я не потерплю, ну а остальные… Деньги-то у всех одинаковые!

— Даже у него? — возразила Дафна.

Паб опустел. В зале остался только один посетитель — пожилой мужчина за угловым столиком.

— Барни Крауч! — вздохнул Терри. — Как всегда, последний!

— Заснул, наверное.

Дафна взяла поднос со стаканами и ушла на кухню.

Терри грузно зашагал в угол и склонился над спящим.

— Эй, Барни, как дела? — Он потряс спящего за плечо. — Слышишь меня, старый ты идиот? Просыпайся! Пора домой.

Спящий зашевелился и открыл один глаз.

— Я тебя прекрасно слышу, Теренс! Не ори мне в ухо. Я не спал, а размышлял о глупости человеческой… И о нашей хрупкости, беззащитности.

— Размышляй, пожалуйста, только где-нибудь в другом месте! Кроме тебя, никого не осталось. Все уже ушли, а нам с Дафной надо закрываться и на боковую.

— Говори за себя! — отозвался женский голос откуда-то сзади.

Барни зашевелился и выпрямился.

— Тогда я пойду, Теренс. Я пойду… домой. — Он нахмурился.

— Хоть помнишь, где твой дом-то? — ехидно спросил владелец паба.

— Конечно! И нечего хамить! — Барни с трудом встал на ноги и пошатнулся. Нахлобучил на нечесаные патлы мятую кепку и, спотыкаясь, направился к выходу.

Из кухни вышла Дафна.

— Терри, ты уверен, что бедняга нормально доберется до дому? Может, отвезешь его на своей машине? Он ведь живет далеко, а на улице холод собачий…

— И не проси! — отрезал ее муж. — Сегодня пришлось выпить с клиентами — угощали, неудобно отказаться. Представляешь, что будет, если меня остановит дорожная полиция? Дадут подышать в трубочку, и привет! Результат-то будет положительный! И что тогда делать? Если такая сердобольная, сама и вези его.

— Кто, я? — вскинулась Дафна. — Ну знаешь! Везти этого старого дурака! Хоть он и пьян в стельку, а любит руки распускать! И потом, сейчас поздно, а назад придется возвращаться одной. Не люблю среди ночи ездить в глуши. Давай вызовем ему такси!

— А платить кто будет? Ничего, и так доберется, — заявил ее муж. — Он уже много лет подряд каждый день уходит из паба после закрытия! До сих пор с ним ничего не случилось.

Барни Крауч медленно и неуверенно брел по проселочной дороге. Огни городка остались далеко позади. Он слышал лишь шарканье собственных шагов да завывание ветра в кронах конских каштанов, растущих вдоль обочины.

Паб «Серебряные колокольчики» находился на восточной окраине Бамфорда; Барни уже давно считался в нем завсегдатаем. Жил он километрах в трех от городка — неблизкий путь даже в лучшие времена, а уж в его возрасте, да в такой поздний час, да в непогоду… В силу пожилого возраста и общей изношенности организма, вызванной неумеренным потреблением горячительных напитков, в последнее время он проделывал этот путь с большим трудом, чем раньше, — и чем дальше, тем ему становилось труднее. Но он еще не был готов расстаться с тем, что называл «светской жизнью».

На последнем отрезке дорога шла под уклон. Крауч жил в доме эдвардианской эпохи красного кирпича, стоящем в низине, у подножия крутого холма. Дом в этом отдаленном месте построил один фермер для сына — тот женился и не желал жить под одной крышей с родителями. Барни поселился здесь около двадцати лет назад. Тогда и он, и дом еще были вполне презентабельными. Спиртное еще не сказывалось на здоровье и внешности Барни. На жизнь он зарабатывал тем, что сочинял музыку для кино. И он сам, и окружающие считали его настоящим джентльменом, который склонен к богемному образу жизни. Барни решил, что талантливым и образованным людям простительны некоторые маленькие слабости. Точнее, слабостей было две, и до поры до времени он со страстью предавался обеим. Он любил молодых актрис и старое, выдержанное виски.