— Не могу вам этого обещать. — Томпсон оскалился. — Он по крайней мере не сумасшедший. Если кто здесь и сумасшедший, то не он. Аттертон — вот кто полный псих. Почему бы вам не пристрелить Аттертона, святой отец?

— Изыди, — сказал отец Игнасио и побрел к погасшему костру, слыша, как в спину ему смеется Томпсон.

Элейна плакала, прижимая к губам тонкую руку. Отец Игнасио видел, как трясутся ее плечи.

Что-то творилось там, за белыми скалами, — точно пущенный по воде плоский камень, странно отчетливо отражаясь от поверхности, до них доносились звуки — тонкий, режущий уши визг, странное липкое чавканье. Потом все стихло. Мэри, ухватив его за рукав, выглядывала из-за спины, ее расширенные глаза, казалось, вбирают в себя блестящую гладь озера.

— Вот он, отец Игнасио, — прошептала она, обдав его ухо горячим дыханием, — вот он…

Солнце отражалось от поверхности воды — сотни и сотни жидких зеркал, и оттого отец Игнасио никак не мог разглядеть, кто идет им навстречу. Лишь когда черная точка превратилась в человека и человек стал выбираться на берег, он узнал Арчи.

Без привычного одеяла на плечах, мокрая рубаха липнет к плоской юношеской груди.

— Элейна! — крикнул он радостно, и его голос звенел в столбе ослепительных радужных брызг. — Элейна!

И остановился, словно наткнувшись на ее слепой взгляд.

— Элейна? — неуверенно произнес он.

— Ненавижу тебя! — Она всхлипнула, отвернулась и бросилась прочь.

Радостная улыбка исчезла с лица юноши, он словно выцвел и сгорбился. Мэри нерешительно подошла к нему, заглядывая в глаза, но он словно ее не заметил. Зато, уставившись на неподвижно стоящего рядом отца Игнасио, жалобно спросил:

— Почему так? Он же сам хотел. Я что, не должен был соглашаться? Освободиться?

— Отдав своего демона другому человеку?

— Но он же сам хотел, — механически повторил Арчи. — Он теперь там, куда так мечтал попасть. В затерянном городе. В древнем храме. Послушайте, отец Игнасио, я не хотел этого говорить, раз уж он не мог увидеть своими глазами, но там и впрямь нечто удивительное. Нечто потрясающее. Я видел.

Видел? Он видел то, чего хотел дагор, и Аттертон сейчас увидит то, что покажет ему дагор. И как проверишь, кто прав, если человеку без дагора путь туда заказан? Странно, однако, что дагор так легко отпустил его. Или ему все равно, на ком сидеть?

— Что он там делает? — спросил отец Игнасио?

— Исследует город, конечно, — сказал юноша. — У него блокнот, и он делает зарисовки и копирует надписи на стенах, и еще… отец Игнасио, я вас умоляю, поговорите с Элейной. Она сердится на меня…

— Это пройдет, — сказал отец Игнасио, — насколько я знаю молодых женщин, это пройдет. Идите, Арчи, помогите Топмпсону. Он там, кажется, собрался ловить рыбу…

Аттертон вернулся, когда начало темнеть и озеро вновь замерцало расплавленным густым золотом. Куртка его была плотно застегнута на груди, полевая сумка тяжело колотила по бедру.

— Элейна! — в свою очередь крикнул он торжествующе. Потом, оглядев пустой берег, сокрушенно сказал: — Она даже не вышла меня встретить.

— Ее можно понять, — сухо сказал отец Игнасио.

— Никто не вышел. — Радость покидала лицо Аттертона, лицо его словно выцветало и темнело по мере того, как меркло пляшущее на воде алое солнце. — Кроме вас.

— Да, — согласился священник. — Они теперь будут сторониться вас… какое-то время.

Пока не привыкнут, со скрытой иронией подумал он, к Арчи-то они привыкли.

— Как прокаженного? — горько спросил Аттертон.

— Да…

— И Элейна?

— Она тем более, я полагаю.

— Но я… — Он запнулся. Потом продолжил: — Это же и ради нее. Ради нас. Это дело всей моей жизни, а она всегда разделяла со мной все. Она — замечательная женщина.

В его голосе слышались не свойственные ему прежде интонации, взывающие к сочувствию и пониманию, — у Арчи он уже слышал такие. Странно, подумал он, а вслух спросил:

— Как вы себя чувствуете?

— Неплохо, — удивленно сказал Аттертон. — Вы знаете… я не представлял себе… я думал, это будет… омерзительно, ужасно… но я словно… у меня прибавилось сил. Нет, не могу описать! Но что я, вы только взгляните сюда!

Он сбросил с плеча ремень полевой сумки и опрокинул ее на песок. Блокнот, выпавший из нее, затрепетал листами, точно белая ночная бабочка.

— Все это я нашел там!

Тончайшие, как лепестки, золотые маски с эмалевыми глазами; геммы с вырезанными на гладкой поверхности незнакомыми письменами; спирали из слоновой кости, хрупкие, словно спинки насекомых. Отец Игнасио присел на корточки, осторожно коснулся лазурных крылышек золотой стрекозы с рубиновыми фасеточными глазами.