– Здравствуйте, – простонал толстяк, еще больше выпучив глаза при виде Егора.

Горин был в маске, которую он надел в коридоре и которая скрывала почти все его лицо. Эта мера предосторожности была предпринята им по настоянию Никитина с самого начала их работы с посетителями. Егор, поначалу протестовавший против этой «театральщины», как он называл подобные ухищрения, вскоре понял, что Никитин прав. Мало того что он сам был известным человеком в московском обществе, так еще и на прием к Никитину зачастую являлись те, кто регулярно в этом обществе мелькал – как, например, этот толстяк, известный бизнесмен и покровитель искусства. Быть узнанным Егору отнюдь не улыбалось, и потому маска стала постоянным атрибутом при его общении с гостями профессора.

Егор кивнул и сел на стул, стоящий напротив гостя. Все действо было отрепетировано до мелочей, поэтому он не тратил времени на подготовку, а непосредственно переходил к сути.

– Что? – спросил неуверенно толстяк, оглянувшись на застывшего в дверях профессора.

– Сидите спокойно, – посоветовал тот.

Толстяк замер, глядя в прорези маски, из которой на него смотрели серые пронзительные глаза.

Минута прошла в томительном молчании, отметившейся крупными каплями пота на лбу толстяка, которые, подобно каплям в клепсидре, отсчитывали истекающие секунды.

Затем Егор поднялся и молча вышел в коридор.

– Это все, профессор? – спросил толстяк, растерянно проводив Егора взглядом.

– Думаю, да, – отозвался профессор.

– Что мне делать?

– Ждите, – сказал профессор и вслед за Егором вышел в коридор.

Тот с отсутствующим видом стоял у стены. Снятая маска болталась у него в руке.

– Идем, – сказал профессор, забирая у него маску.

Он ввел Егора в гостиную и закрыл дверь.

– Что ты увидел?

– Он умрет через две недели, – сказал Егор.

– От чего?

– Что-то с мозгом, – пожал плечами Егор. – Я не смог понять что.

– С мозгом? – спросил Никитин. – Не с сердцем?

– С мозгом, – повторил Егор. – Он упадет прямо на совещании директоров. До больницы не довезут.

– Похоже на инсульт, – сказал Никитин.

– Похоже, – согласился Егор.

Никитин пристально посмотрел на него.

– Ты сегодня так спокоен, – заметил он. – Обычно ты реагируешь иначе.

– Да, – отозвался Егор. – Обычно, но не сегодня.

Никитин хотел что-то сказать, но промолчал.

– Подожди меня здесь, – распорядился он. – Я скоро.

Оставшись один, Егор не стал садиться в кресло, как было у них заведено, а встал у окна. Он так торопился покинуть эту квартиру, что не мог больше выносить вида ее стен и мебели. Все, что ему хотелось, это выйти туда, на залитую солнцем улицу, и раствориться в толпе прохожих. Он догадывался, что просто раствориться ему не удастся, что ноша, возложенная на его плечи, все равно выделит его из числа прочих и возведет на то место, которое ему причитается. И, прислушиваясь к себе, он понимал, что ничего не имеет против этого возведения. Но ему нужно было время на осознание того, где находится его место и каким образом он может его занять. И чем быстрее он покинет квартиру Никитина, тем раньше сможет начать поиски.

И потом, Горин ждал, что профессор выполнит свою часть договора и даст ему адрес отца. Егор не знал, в какой точке мира скрывается его отец, – на все его предыдущие расспросы Никитин отвечал молчанием. Но где бы ни находилась эта точка, Егор готов был отправиться к ней немедленно. Помимо прочих соображений, ему особенно крепко засело в голову одно: только отец способен все объяснить и помочь ему определиться с выбором единственно верного пути. А значит, найти отца было первостепенной задачей.

Вопреки обещанию, профессор явился не скоро. Должно быть, утрясал дела с клиентом. Егор старался не думать об этом: это все его не касалось. Он здесь лишь посторонний, волею судьбы задержавшийся на некоторый промежуток времени. Соответственно, он должен вести себя как посторонний, ничем не выказывая своей близости ни к профессору Никитину, ни к его занятиям.

Скрипнула дверь – вернулся профессор.

– Извини, – сказал он торопливо, – дела.

– Ничего, – сказал Егор.

Они встретились взглядами, и профессор отвернулся.

– Итак, – сказал он, падая в кресло и закуривая, – ты не изменил своего решения.

«Он словно насмехается надо мной», – подумал Егор.

Не поддаваясь овладевавшему им раздражению, но и не садясь в кресло, на которое кивком головы указал Никитин, он покачал головой.

– Не изменил.

– Жаль, – сказал профессор. – А я надеялся…

– Напрасно надеялись, – перебил его Егор.

– По-видимому, – согласился профессор.

Он с силой выпустил дым и улыбнулся, обнажая свои крепкие, коричневые по краям зубы.