Итак, позвольте представить, господа: мой друг Константин Евгеньевич Панфилов, он же Костя Кинчев, год рождения 1958 от рождества Христова, женат (во второй раз), отец двоих детей, поэт, музыкант и лицедей.

Как ни странно, я увидела Кинчева первый раз на сцене только на концертах III ленинградского рок-фестиваля. Это при том, что как только на ленинградской сцене появлялось какое–нибудь новое имя, оно сразу попадало в поле моего зрения.

До 1985 года я работала корреспондентом университетской многотиражки и кроме прочих материалов иногда публиковала заметки о жизни питерских рок-музыкантов. Понятно, что мне надо было быть в курсе рокерских новостей.

Почему в таком случае я увидела Костю впервые почти через год после его появления в Ленинграде? Помнится, позвонили мне мои друзья и пригласили на концерт группы "Алиса" во Дворец молодежи. Кажется, это было всего лишь второе выступление Кинчева. Задолго до III фестиваля.

– Вы что, с ума сошли?- набросилась я на моих друзей. – Видела я эту "Алису". И слышала. Помню, как же, век не забуду: "Мужчина – машина, женщина – лед". Я уже вышла из пубертатного возраста. Мне это неинтересно.

– Да у них там вокалист новый,– уговаривали меня друзья. – Он москвич. Костя Кинчев. Классный парень...

Они так и обозвали его – вокалист. Поэтому я была тверда как кремень, несокрушима как скала:

– Каким замечательным вокалом все это ни спой, ничто не спасет.

И преспокойно осталась дома.

Весной 1985 года я начала работать в Межсоюзном доме самодеятельного творчества, при котором подвизался рок-клуб. Наверное, я еще долго работала бы в родной многотиражке и все взаимоотношения с отечественной рок-музыкой ограничивались бы эпизодическими публикациями. Но человек предполагает, а Бог располагает. Начиная с осени 1984 года в родной газете мне методично создавали условия для того, чтобы я подала заявление об уходе. Занимался этим партийный комитет вкупе с отделом кадров. Все было в лучших традициях "времен застоя", как говорят теперь.

Осенью 84-го меня вызвали "в кадры" и объявили, что я должна уйти по сокращению штатов. Это было почти забавно, так как в штате газеты было всего-то две ставки корреспондента. К тому же на протяжении пяти лет моей работы на каждой летучке почти что редактор нахваливала мои материалы и ставила коллегам в пример. К тому же стало известно, что, как только я уйду и ставка моя якобы сократится, в редакцию примут сразу двоих новых сотрудников. Смешно? Теперь да. Я "не сократилась". Заявила, что никуда не уйду. И тогда мне перестали давать работу. Знаете, как легче всего выбить почву из-под ног человека? Заставьте его есть незаработанный хлеб. Мне платили зарплату, а заданий не давали. Если я что-то делала сама, материалы складывали в стол. За что я попала в немилость? Догадок много. Но до сих пор это только догадки. ОНИ умели все окружить завесой тайны, умели превратить все в абсурд когда оскорбляла даже не открытая вражда, а ситуация полной бессмысленности, абсурдность происходящего.

"Процесс" Франца Кафки – это вовсе не заумь, а как раз очень понятная книга в приложении к нашей недавней действительности.

А догадки мои таковы.

Во-первых, я писала большую часть так называемых критических материалов в нашей газете. Ну там про всяких разбазаривателей собственности, про "сервис" в студенческих буфетах и т.п. Жалобы на меня "обиженных" в горком, обком, народный контроль и т.д. не были редкостью.

Во-вторых, я помогла одному юному дарованию опубликовать рецензию на диспуты, организованные лауреатом премии ленинского комсомола В.Т.Лисовским, на коих (диспутах) он промывал мозги племени младому, объясняя, что все хиппи, панки, а также их идейный вождь Борис Гребенщиков – просто ублюдки, а кафель в ванной – это мещанство, а Запад – совсем сгнил, а если тебе дадут миллион, то его надо отдать на... на... Варианты молодежь на диспутах искала разные. Одно было неизменным. По логике ведущего себе взять миллион могла только сволочь. Миллион надо отдать. Это ничего, что миллиона ни у одного из участников диспута – а были это в основном школьники, или студенты подготовительного отделения, или младшекурсники числом человек до пятидесяти и, как правило, приведенные на диспут за руку учителями или кураторами, – это ничего, что этого миллиона у них не было да и взяться было ему неоткуда. Но ведь представить себе можно? Ведь можно представить-то хотя бы? Ну вот. А как представил, так и отдай. Быстро. На строительство дворца всех возможных искусств. Или музея внеземных цивилизаций. А себе – не помышляй, ну, там долги отдать, как было заикнулась на диспуте одна девочка... И вот все это называлось словом "наука". Новые методы.

В общем, мальчик принес рецензию. Умную, едкую, хорошо написанную. Наша университетская профессура приходила нас поздравлять с таким материалом и с таким внештатным корреспондентом. Помню, профессор Барабанов, геолог, восторженно восклицал:

– Да это же новый Белинский!

Молодец мальчик. Тем более что было ему всего пятнадцать лет.

Но профессор Лисовский рассудил иначе. Мальчика начали третировать, вести с ним долгие поучительные беседы и в школе, и даже приглашали к декану факультета журналистики, куда он, по слухам, собирался после школы поступать. Лисовский писал гневные письма в партком, где клеймил позором учащихся элитарных школ (наш юный корреспондент учился в английской школе в одном классе с моим сыном) и их взрослых пособников. На каждом углу профессор кричал, что у него связи на уровне ЦК ВЛКСМ и что Барановская ни при каких обстоятельствах в газете работать не будет.

Догадка третья. Время от времени, пользуясь репутацией "лучшего корреспондента", я устраивала мелкие истерики редактору (неплохой, между прочим, женщине), что если мне не позволят хотя бы иногда писать то, что я хочу, то я уйду из газеты. Естественно, этот мелкий шантаж я позволяла себе до осени 84-года. Это срабатывало, и в газете появлялись материалы о ленинградском рок-клубе, о "Машине времени". До тех пор появлялись, пока однажды редактор на мое очередное "уйду!" не заявила:

– Меня в райком партии вызывали и сказали: еще одна публикация про "роки" (так она это называла), и я больше не редактор. Поняла?!