Больше всего я боялась наткнуться на кого-нибудь из прислуги. Даже на Анюту.

Они наверняка постарались бы задержать меня, желая угодить хозяину или из страха перед ним.

Но на мое счастье я никого не встретила. Скорее всего, кроме нас с князем, все уже спали. Приближался рассвет и именно на это я и рассчитывала.

Со стены я сняла тяжелый кнут, явно служивший князю в его любовных утехах, а мне он в случае чего помог бы охладить его пыл. Дверь оказалась заперта изнутри. Но когда я стала открывать ее, предательски заскрипела.

Все внутри у меня оборвалось.

И я побежала. Позабыв про боль в ноге. С единственным желанием — оказаться как можно дальше от этого страшного места.

Бегать по темному предрассветному лесу с больной ногой — не самое большое удовольствие. Особенно когда за тобой гонятся несколько человек с оружием.

А именно это и произошло. Орловский, не дождавшись моего возвращения, снарядил за мной настоящую экспедицию. И даже сам ее возглавил. Время от времени до меня доносились из темноты его визгливые приказы, куда только подевались все его воспитание и изящество.

Зная лес как свои пять пальцев, эти люди имели передо мной все преимущества, кроме одного. Как это ни странно, мне помогал леденящий душу страх. Некоторым это чувство парализует все члены и превращает в легкую добычу. У меня же все наоборот. В этом состоянии я способна творить чудеса. Так уж я устроена. Кровь приливает ко всем жизненно необходимым органам, активизирует сообразительность и повышает выносливость.

Еще в детстве при встрече с сорвавшимся с цепи волкодавом я перескочила одним махом забор, значительно выше моего тогдашнего роста. И потом долгое время приходила к этому месту и не могла поверить, что совершила этот прыжок на самом деле, а не увидела в кошмарном сне.

Мне известны несколько достоверных случаев, когда женщины, перепугавшись за жизнь своих детей, поднимали невероятные тяжести. Любовь к детям делает из них настоящих чудо-богатырей. Из этого я могу сделать вывод, что моя любовь к собственной персоне не уступает в силе материнской.

Как бы то ни было, но я бежала и бежала, не чувствуя под собою ног. Когда мои преследователи оказывались от меня в опасной близости, я замирала за каким-нибудь кустом и молила Господа о том, чтобы они не услышали набат моего сердца. Видимо, Господь не оставил без внимания мои молитвы, потому что мне ни разу не пришлось пустить в ход свою плетку, хотя я неоднократно сжимала ее до боли в суставах, готовясь нанести сокрушительный удар первому же обнаружившему место моего пребывания преследователю.

На мое счастье у них не было собак, иначе мой побег был бы обречен с самого начала. Но, видимо, Орловский по какой-то причине недолюбливал собак, во всяком случае за все время пребывания в его Замке я ни разу не слышала их лая.

И тем не менее в какой-то момент они подошли ко мне вплотную. Я слышала их переговоры и даже дыхание. Меня спас случай. Орловский неловко наступил на какой-то корень и подвернул, а судя по его воплям, может быть, и сломал себе ногу.

Видимо, он любил собственную персону не меньше моего, потому что тут же прекратил погоню и, стеная и призывая на мою голову все силы ада, приказал нести себя домой.

Струйка холодного пота, пробежавшая в эту минуту по моему позвоночнику, заставила меня содрогнуться.

Все это было как нельзя более своевременно, потому что в лесу начинало светать, и спрятаться через какие-нибудь полчаса было бы уже почти невозможно.

И все-таки я не покидала своего последнего укрытия, пока голоса моих мучителей не затихли в глубине леса.

Вот тут-то все чудесные возможности моего организма и закончились, и до опушки леса я добиралсь со слезами на глазах и отчаянно волоча изуродованную ногу.

А когда увидела свою карету, лошадей и сидящего на козлах Степана, я не поверила своему счастью и едва не упала в обморок. Он загодя приехал в условленное место и терпеливо дожидался моего появления.

— Господи, Катерина Алексеевна, — перепугался он моего вида, и второй раз за последние дни взял меня на руки и перенес в карету.

До дома мы добрались нескоро, поскольку Степан, тревожась за мое здоровье, не позволял лошадям перейти даже на быстрый шаг. И они послушно и понуро прошагали эти несколько верст с выражением недоумения на мордах. Поэтому собственная карета напомнила мне катафалк. Только на похоронах лошади передвигаются таким несвойственным для них способом.

Степан собирался снова взять меня на руки, но на этот раз я ему этого не позволила. На крыльце сидел давешний парнишка и с любопытством поглядывал на меня. Я не хотела лишних разговоров по поводу своего возвращения и постаралась пройти мимо него, по возможности не хромая.

И действительно прошла, но тем не менее он смотрел на меня со странной испуганной улыбкой.

Я не сразу поняла в чем дело, а объяснялось все очень просто. Мальчик испугался, заметив у меня в руках огромный хлыст непонятного назначения. По инерции я продолжала сжимать его в руке и выглядела весьма устрашающе.