Они покинули горный проход и выехали на равнину, разреженную кустарниками. Ветер, будто нарочно поджидающий путников, обрушился на них всею силой. Шкурные накидки трепались за спинами всадников, как тонкие пергаменты, податливые северной непогоде. Мальчишка молча протянул дасирийцу пару рукавиц, старых и засаленных, но Арэн был благодарен и за то — пальцы его стремительно коченели, и он едва мог шевелить ими, чтобы править

Непогода резвилась. Вьюга стала им попутчицей: она рычала, как сварливая баба, кусала и терзала всюду, где одежда не прятала кожу. Снег налипал поверх одежи, слепил глаза. Лумэ шел первым, низко пригнувшись к спине лошади и Арэн начал гадать — не околел ли мальчишка? Воин пришпорил мерина, но конь отказывался идти быстрее, растревоженный непогодой.

Лишь когда стужа улеглась, так же непредсказуемо, как и началась, парнишка распрямился, оборачиваясь к своему попутчику.

— То Скальд выметает сор из своих чертогов, — пояснил он, глядя на Арэна взглядом умудренного мужа. — Мы уж привычные, господин. Видишь там, впереди? Его палец указал на зеленую полосу сосен, до которой уже было подать рукой.

— В деревьях можно спрятать женщин и детей.

Арэн чувствовал, как на щеках натянулась кожа, обожженная холодом, каждый мускул на лице будто заморозился, утратил чувствительность, и дасирийцу пришлось сделать не одно усилие, чтобы заставить себя говорить.

— А что за деревьями? — Зубы предательски стучали от холода.

— Выход к побережью Острого моря, господин. Когда-то там были рыбацкие поселения, но потом их не стало. Отец как-то сказывал, что Одноглазый Велаш взял всех слугами в свои подводные владения. Бог вышел на берег высокой волной и проглотил все, даже дома и скотину.

— Отец не говорил тебе, остались ли лодки?

— Нет, господин.

Вспыхнувшая, было, надежда, отступила в тень, но Арэн не собирался так просто сдаваться. Прежде он хотел собственными глазами увидеть, что полезного найдется на берегу. Если бы нашлись лодки, размышлял дасириец, когда они продолжили путь, можно было бы переправиться водой, вдоль берега. Арэна удручало, что рядом нет Миэ, которая, казалось, знала все на свете, в том числе и о том, смогут ли шараши преследовать их вплавь. Дасириец же располагал лишь тем знанием, что приобрел в сражениях. А с людоедами ему доводилось столкнуться всего дважды, второй раз — несколько дней назад.

— Послушай, Лумэ, — спросил он, когда лошади их зашли меж деревьев. В ноздри, обожженные холодом, ударил запах хвойной смолы. — Шараши бояться воды?

Маленький северянин раздумывал, взьерошил пальцами и без того косматые лохмы рыжих волос.

— Мы убиваем их огнем и всяким, что способно проткнуть поганые туши. — Он не ожидал вопроса, на который не сможет дать ответ и теперь, от злости на самого себя, озадаченно кусал губы.

Полоса вечнозеленых сторожил закончилась, и дальше равнина пошла по наклонной. Снег стал реже, чаще мелькали гигантские деревья, усыпанные серебром листвы: под одной раскидистой кроной такого великана могли бы разом уместиться несколько обозов.

— Духи Артума, великие Дровы — наши пращуры. — В голосе Лумэ звенел благоговейный трепет. — Они многие века дремлют, их корни так велики, что они оплетают все Северные земли, и не пускают из мертвого царства прихвостней Гартиса. Мудрая говорит, что когда придет нужда, Дровы встанут и оборонят Артум.

Тут мальчишка осекся, погрустнел. Наверное вспомнил, что Мудрой больше нет, подумал Арэн, и, чтоб хоть немного подбросить мальца, хлопнул его по плечу.

Вскоре снег совсем сошел, уступая напиравшей с берега темной гальке, вперемешку с кусками раковин и песком. Воздух смешался с солеными брызгами прибоя. Появление чужаков спугнуло пару альбатросов и птицы, гоняя ветер ударами сильных крыльев, поднялись к небу, не спеша улетать далеко, оставаясь крикливыми наблюдателями.

Арэн и Лумэ пустили коней легкой рысью, вдоль кромки воды. Эту часть побережья по обе стороны огораживали утесы, чьи острые край резали воду. Здесь же и нашлись следы поселения. Деревянные столбы, наполовину изгнившие и ставшие последним пристанищем для черных морских звезд, реяли остатками рыбацких сетей. Арэн не нашел ни намека на хижины и постройки, только крошку домашней утвари, разбросанной по всему берегу.

Арэн спешился, осматриваясь. Водоросли, сухие и свежие, были везде, даже на остатках каркасов хижин, всего в нескольких десятках футов от того места, где вода набегала на берег. Неудивительно, что от поселения не осталось и следа. Интересно, кто надоумил бедолаг селиться так близко от воды?

— Можно собрать плоты, — себе под нос говорил дасириец, осматривая поросший деревьями земляной холм. Его песчаный край, будто срубленный одним метким ударом топора, изрешетили норы мелких птиц.

Море, сейчас спокойное, размазывалось пеленой тумана. Арэн помнил, что Острое море охватывает все побережье Артума, с запада на север, до самой столицы и дальше, в Пепельные пустоши. Дасириец вновь окинул изучающим взглядом круг себя. Но, он мотнул головой в такт мыслям, если море разволнуется, их всех постигнет участь жителей рыбацкого поселка, от которого теперь остались лишь порванные сети.

Арэн направил шаги вперед, в ту сторону, где утес нависал над берегом. Здесь, велением природы, будто темный лоскут на теле песчаника, зиял проход в пещеру. Арэн запомнил его еще до того, как слез с коня, но чем ближе подходил, тем больше становился ход. Решив, что сама судьба толкает их навстречу горам, Арэн позвал мальчишку, и они вместе вошли в гостеприимно распахнутый земляной рот утеса.

Внутри их встретил каменный мешок — не слишком просторный, разделенный тремя пещерами поменьше. Места было как раз, чтоб спрятать малышню, женщин и тех, кто пострадал от камнепада. Воздух здесь был влажным, на стенах, неровными пятнами всех оттенков коричневого, расползся мох. Потолок, будто звездное небо ясной ночью, поблескивал десятками светящихся сосулек. Арэн попробовал отломить несколько — сосульки поддавались.