Для очистки совести Анна прямо со ступенек позвонила домой. Госпожа Йенс степенно сообщила, что мальчики сделали уроки и в данный момент играют на компьютере, не порываясь выйти из дому. Вот и замечательно. Ничего, если мы немного задержимся, прогуляемся по парку, а потом, не делая ненужных петель, навестим Олафа.

Просто погуляем по парку. Неторопливо, в свое удовольствие. Как не позволяли себе, кажется, уже давным-давно, с тех незапамятных времен, когда наш дом выдавался в море стеклянной верандой.

Она медленно пошла по утоптанной аллее, и Олег пристроился рядом, естественно и точно, как любое привидение, попадая в ритм наших шагов. И так же легко и органично, как всегда, включился в разговор; со стороны странновато, наверное, смотрятся шевелящиеся губы, но мы никогда не придавали этому значения. Тем более в парке и нет никого — видимо, в санатории время процедур.

«Так откуда ты ее знаешь, эту девочку?»

«Ты для себя спрашиваешь или для службистов?»

«Перестань. Я до сих пор не сдала им ни грамма информации о тебе. Я их просто использую, переигрываю, развожу, тебе непонятно? И так было всегда, с самого начала. Не надо их демонизировать, это довольно-таки нелогичная, расхлябанная структура. Я всегда знала, что смогу держать ситуацию под контролем, и только поэтому…»

«Измерять информацию в граммах? Оригинально».

«Хорошо, ни килобайта. Так понятнее? У тебя же теперь правильная профессия, правильная жизнь, не то что у меня… Но ты, по-моему, увиливаешь от ответа. Что это за девочка? Кто она тебе?»

«Ты допытываешься, как ревнивая жена».

«Ничего подобного. Я же не спрашиваю про ту рыжую из банка. Мне совершенно все равно, с кем, где и как ты спишь…»

«Да ну?»

«Ладно, не все равно. Но я же тебя не спрашиваю, правда? А про эту девочку мне и в самом деле хочется знать. Она такая… такая… ну вот, не могу подобрать слово. Она откуда-то тебя знает. Она знала даже про птенцов! И еще… она же скоро умрет, это сразу видно. Прости. Она твоя дочь?»

«Вечно ты что-нибудь выдумаешь, сама себе обоснуешь, а потом уже воспринимаешь как несомненную истину. Ты всегда была такая, Танька».

«Не говори так. Ты не можешь этого знать. Ты понятия не имеешь, какая я была. Да и какая я теперь — тоже».

«В общем, да. Поэтому ты и беседуешь сейчас сама с собой».

Прошуршал ветер, с сосновой ветки упал на аллею, не рассыпавшись и даже не потеряв формы, слежавшийся бугорок снега. Глупо. Подобные диалоги можно вести в голове часами, в какой-то момент они даже перестают чем-либо отличаться от настоящих. В какой-то момент привидение, идущее рядом точно в ногу, становится куда более зримым и реальным, чем снег, и сосны, и яркое небо, и синие фрагменты моря между стволов. Мы так умели еще в детстве и юности, но сейчас-то нам уже за сорок. Глупо и смешно.

А парк здесь действительно хороший. Надо смотреть по сторонам и наслаждаться, как-никак, мы тут в последний раз. Пора признать: наша грандиозная идея с благотвори… тьфу, помощью людям потерпела полный и окончательный крах. Как и все прочее, что мы когда-либо пытались делать в жизни. Не считая, конечно, счастливого замужества и детей… Не надо. Ничтожно и жалко, когда женщина пытается поставить себе в заслугу то единственное, что происходит само собой, благодаря счастливому стечению обстоятельств, нанизыванию звеньев самой естественной в мире цепи. Да, муж, да, двое детей. Допустим. Ну и что?

Наши дети давно воспринимают нас как мать и ничего больше — не союзницу, не наперстницу, не подельницу их далеких и уже непостижимых для нас мальчишеских занятий. Наше место в их жизни — ритуально, зыбко, до поры до времени; наше влияние на нее стремится к нулю. В будущем у нас только неоправданная гордость за их успехи, если таковые будут, и тайная радость от того, что из наших бандитов и в самом деле не выросли социально опасные элементы. Кстати, никаких гарантий. При слабом утешении, что гарантий и не бывает ни у кого. Воспитание детей — миф, придуманный взрослыми от бессилия.

А муж… Да, муж. Наша невероятная удача в те времена, когда жизнь была кончена раз и навсегда: съежиться в комочек, до скончания века прятаться по дальним родственникам от ареста и тюрьмы, понимая к тому же, что все оно было бессмысленно и напрасно… Нездешний красавец, двухметровый викинг, первый и единственный мужчина — для нас. Богатый иностранец для родных и близких. Встретил, полюбил, увез. Сказка, чудо совпадений, золотая цепь. И казалось, что вот-вот совпадение, совмещение, слияние станет полным, вот только выучить его язык, полюбить его землю и море, родить ему детей. Получилось? Да, конечно, получилось. Если б еще не бродить по заснеженным аллеям под руку с другим мужчиной, и не реальным даже, а так, привидением…

Аллея взобралась на скалу, отсюда уже было хорошо видно море, а сосны на круче росли под наклоном, будто нацеленные на взлет. На открытом пространстве между их толстыми стволами стояла белая беседка. Анна вошла внутрь, присела на скамью; сидеть было холодно, в этом году, наверное, и вовсе не будет весны. В море, насколько она могла видеть со своего места, не виднелось ни единой рыбачьей лодки. Встала, подошла к парапету и, опершись о него руками, подалась вперед, как взлетающие деревья.

Отсюда открывалась такая панорама, что и вправду хотелось полететь. Дальние горы — куда отчетливее и ярче, чем из кабинета главврача. Море, вогнутое, словно чаша, ультрамаринное вдали, зеленое ближе к берегу. Заснеженная прибрежная линия контрастно вилась вокруг него, образовывая не то ожерелье, не то диадему…