В ее глазах метнулся страх. Этот негодяй ничего не упустил.

Виктор Констант подвинул стул так близко, что Маргарита почувствовала его дыхание на лице. Под его аккуратными усиками виднелись полные губы, слишком красные для такого бледного лица. Хищное, волчье лицо. И небезупречное. За левым ухом небольшая опухоль…

— Мой друг…

— Почтенный генерал уже получил вашу записку, в которой вы просите отложить отъезд до половины девятого вечера. — Он оглянулся на часы над камином. — Еще пять с лишним часов. Как видите, спешить нам некуда. А что он найдет здесь, когда приедет, зависит только от вас, живую или труп — мне это безразлично.

— Нет!

Кончик ножа нацелился ей под глаз.

— Боюсь, дорогая Маргарита, что вам трудно будет прожить без вашей красоты.

— Что вам нужно? Денег? Анатоль вам задолжал? Я могу оплатить его долги.

Он рассмеялся.

— Если бы все было так просто! Кроме того, ваше финансовое положение, скажем так, ненадежно. И, не подвергая сомнению щедрость вашего любовника, я все же не думаю, чтобы генерал Дюпон стал платить, спасая вашего сынка от банкротства.

Констант чуть сильнее прижал острие к ее бледной коже, покачивая головой, словно сожалея о том, что приходится делать.

— Так или иначе, вопрос не в деньгах. Верньер захватил то, что принадлежит мне.

Маргарита, заслышав, как изменился его голос, стала бороться. Она пыталась высвободить руки, но шнур только туже впился в запястья, разрезая кожу. Алые капли крови закапали на голубой ковер.

— Умоляю вас, — воскликнула она, с трудом владея голосом, — дайте мне возможность поговорить с сыном! Я уговорю его вернуть то, что он у вас взял, даю слово.

— Ах, теперь уже слишком поздно, — тихо отозвался он, пробегая пальцами по ее щеке. — Хотел бы я знать, дорогая Маргарита, отдали ли вы ему мою карточку?

Его черная рука легла на ее белое горло. Маргарита, задыхаясь, забилась, отчаянно выгибая шею, пытаясь вырваться из его жесткой хватки. Не меньше удушья ее ужаснула смесь наслаждения и торжества, отразившаяся в его глазах.

Он вдруг, без предупреждения, выпустил ее.

Она откинулась назад, жадно глотая воздух. Глаза ее покраснели, на горле остались уродливые багровые следы.

— Начинай с комнаты Верньера, — приказал Констант слуге. — Ищи его дневник. — Он показал ладонями: — Вот такой приблизительно.

Слуга ушел.

— А теперь, — заговорил он, словно продолжая самый обыкновенный разговор, — где ваш сын?

Маргарита встретила его взгляд. Ее сердце колотилось, предчувствуя, какую боль он способен ей причинить. Но не первый раз с ней обходились жестоко, и она это вынесла. Вынесет и теперь.

— Я не знаю, — сказала она.

Тогда он ее ударил. Ударил сильно, кулаком, заставив голову откинуться назад. Маргарита вскрикнула. Удар рассек ей щеку. Во рту скопилась кровь. Она нагнула голову и выплюнула ее на колени. Вздрогнула, почувствовав, как обтянутые кожей пальцы возятся с розовым шелковым бантом на шее. Он дышал все чаще, горячее дыхание било ей в лицо.

Она почувствовала, как другой рукой он поднимает складки материи выше колен, выше бедер, выше…

— Пожалуйста, не надо, — прошептала она.

— Еще только три, — усмехнулся он, убирая ей за ухо прядь волос в пародии на нежность. — Времени, чтобы склонить тебя к разговорчивости, хватит с избытком. И еще, подумай о Леони, Маргарита. Такая милая девочка. Немножко слишком самостоятельная, на мой вкус, но я мог бы сделать исключение.

Он сдвинул шелк с ее плеч.

Маргарита успокоилась, ушла в себя, как проделывала множество раз до того. Она очистила сознание, стерла его образ. Даже сейчас сильнее всех других чувств в ней был стыд за радостную вспышку, когда она увидела его у дверей и впустила в квартиру.

Секс и насилие, жестокость — старые союзники. Сколько раз она это видела. На баррикадах Коммуны, на темных улицах, под внешним лоском модных салонов, куда ее нередко теперь приглашали. Так часто мужчин влечет ненависть, а не желание. Маргарита умела этим пользоваться. Она использовала свою внешность, свое обаяние, ради того, чтобы ее дочери никогда не пришлось вести такую жизнь, какой жила мать.

— Где Верньер?

Он развязал ее и стащил с кресла на пол.

— Где Верньер?