— Мсье Бальярд пишет, — продолжала Леони, — что по этой причине многие местные названия намекают на нечто сверхъестественное. Он упоминает озеро у горы Таб, которое называется озером Дьявола и считается входом в самый ад. Если в него бросить камень, на поверхность поднимается облако сернистого газа, и это вызывает жестокую бурю. И еще есть история, относящаяся к лету 1840 года, когда стояла необычная засуха. Отчаявшись дождаться дождя, один мельник из деревни Монсегюр забрался на гору Таб и бросил в озеро живого кота. Животное отбивалось и царапалось, будто в него черт вселился, и так разозлило дьявола, что тот наслал на горы два месяца непрестанных дождей.

Анатоль прогнулся, обхватив руками спинку кресла. В очаге потрескивал и шипел добрый огонь.

— Какая суеверная чушь, — одобрительно сказал он. — Я готов пожалеть, что подсунул тебе эту книжонку.

Леони надулась.

— Можешь смеяться, но в таких рассказах всегда есть доля правды.

— Хорошо сказано, Леони, — поддержала Изольда. — Мой покойный супруг очень интересовался легендами, связанными с Домейн-де-ла-Кад. Особенно страстно он увлекался визиготским периодом, но они с мсье Бальярдом порой допоздна засиживались, толкуя о самых разных предметах. Иногда с ними сиживал и кюре из соседней деревушки, Ренн-ле-Шато.

Перед глазами Леони на мгновение предстало видение: трое мужчин, собравшиеся у огня, — и ей подумалось, что Изольде, верно, обидно было, когда ее так надолго забывали.

— Аббат Соньер, — кивнул Анатоль. — Габиньо говорил о нем сегодня по дороге от Куизы.

— Притом надо сказать, — продолжала Изольда, — что Жюль всегда держался осторожно в обществе мсье Бальярда.

— Осторожно? Как это понимать?

Изольда повела тонкой белой ладонью.

— О, возможно, «осторожность» не слишком точное слово. Скорее, почтительно. Я сама точно не знаю, что хочу сказать. Он питал большое уважение к возрасту и познаниям мсье Бальярда, но в то же время несколько трепетал перед его ученостью.

Анатоль наполнил бокалы и позвонил, чтобы принесли новую бутылку.

— Говорите, этот Бальярд — местный житель?

Изольда кивнула.

— Он постоянно живет в Ренн-ле-Бен, хотя есть дом и где-то в другом месте, в горах Сабарте, кажется. Он необыкновенный человек, но держится особняком. О своей прошлой жизни говорит весьма уклончиво, а круг его интересов чрезвычайно широк. Не говоря о местном фольклоре и обычаях, он еще и знаток истории альбигойской ереси. — Она негромко хмыкнула. — Жюль однажды заметил, что готов поверить, будто мсье Бальярд сам участвовал в иных из тех средневековых сражений, так живо он их описывает.

Все улыбнулись.

— Теперь не самое удачное время года, но, может быть, тебе захочется побывать в некоторых разрушенных замках вдоль границы, — предложила хозяйка Леони. — Погода позволяет.

— Я бы с огромным удовольствием.

— В субботу я посажу тебя рядом с мсье Бальярдом, так что ты сможешь вволю расспрашивать его про демонов, поверья и мифы горцев.

Леони кивнула, вспоминая повествования мсье Бальярда. Анатоль тоже примолк. В комнату, незаметно для беседовавших, проник новый настрой. Теперь слышалось только щелчки длинной стрелки на часах да треск поленьев в камине.

Взгляд Леони невольно устремлялся к окну. Шторы были опущены на ночь, но за ними явственно ощущалась темнота. Всего лишь ветер свистел в закоулках здания, а казалось, сама ночь бормочет, призывая из леса древних духов.

Леони взглянула на тетю, прекрасную в этом мягком освещении и такую неподвижную.

«Неужели и она чувствует?»

Лицо Изольды оставалось безмятежным, черты бесстрастными. В глазах не было печали о покойном супруге. Не заметно было в них и тревоги или страха перед тем, что могло скрываться за стенами дома.

Леони опустила взгляд на белое вино в своем стакане и допила последний глоток.

Часы отбили половину.

Изольда, сказав, что начнет писать приглашения на субботу, удалилась в свой кабинет. Анатоль взял с подноса широкую зеленую бутылку с бенедиктином и заявил, что посидит еще и выкурит сигару.

Леони поцеловала брата на ночь и вышла из гостиной. Она прошла по коридору немного нетвердой походкой. Ее одолевали впечатления этого долгого дня. Что-то было приятно, что-то интриговало. Как это тетя Изольда сумела догадаться, что «Жемчужины Пиренеев» — любимые конфеты Анатоля? Как легко им было втроем. Леони предвкушала приключения и обдумывала, как станет, если позволит погода, исследовать дом и парк.

Ее ладонь уже лежала на перилах, когда она заметила, что крышка рояля искушающе откинута. Черные и белые клавиши ярко блестели на свету, словно недавно отполированные. Черное сияние дерева окружало их.

Леони не была опытной пианисткой, но клавиши так и манили ее к себе. Она проиграла гамму, арпеджио, взяла аккорд. У инструмента был нежный звук, мягкий и точный, словно его постоянно настраивали и ухаживали за ним. Она дала пальцам волю ложиться, куда им хочется, проиграв минорное арпеджио — ля, фа, до, ре — обрывок мелодии, коротко отозвавшийся в тишине зала и затихший. Грустный, навевающий воспоминания, радующий слух.