В таких вот обстоятельствах им посчастливилось не подпасть под влияние страха, не стать добычей взрывов и пуль, но ведь на всей широчайшей линии фронта каждый из его товарищей при каждом вылете делал то же самое. Так, может быть, следует награждать всех, причем ежедневно? В чем состояла его особенная заслуга, исключительность его поступка? Он окинул взволнованным взглядом близкие ему лица, пытаясь найти в них объяснение, но обнаружил лишь спокойное уважение.

В этот момент со своей наградой вернулся Клод. Жан увидел на его отражавшем все внутренние переживания лице то же равнодушное выражение. Он подумал: «Этот-то уж смог бы мне объяснить».

Еще ни разу со времени своего возвращения он не ощущал себя таким близким Клоду и столь же неспособным ему довериться. Почувствовав этот смутный порыв, Мори ощутил надежду, что необъяснимая натянутость в их отношениях, с каждым днем все возраставшая, наконец рассеется в этот час, когда на виду у всей эскадрильи их экипажу вручались свидетельства проявленной ими доблести.

– Этот крест, – сказал он вполголоса, – дорог мне только потому, что вручен одновременно с вашим.

Прежде чем молодой человек смог ответить, Тели воскликнул:

– Мори, Эрбийон, и вам не стыдно? Вы забыли чокнуться. А к тому же у нас принято, чтобы те, кто получают пальмовую ветвь вместе, расцеловали друг друга!

Клод наклонился к стажеру. Вся нежность, которую он питал к Эрбийону, отразилась в изгибе его долговязого тщедушного тела. Однако молодой человек не шелохнулся.

Как бы ни хотел он сделать то, о чем просил Те-ли, эта задача оказалась для него непосильной. Тело отказывалось повиноваться. Он бы ни за что не дал под взглядом капитана, при товарищах этого поцелуя Иуды. Так низко он ни за что не опустится.

– Ты спишь? – воскликнул Тели.

Эрбийон упрямо уставился в стол.

– Да это животное опьянело! – сказал изумленный капитан. – Встряхните его.

Однако Клод отскочил назад, чтобы случайно не соприкоснуться с молодым человеком. С натянутой улыбкой он сказал:

– Господин капитан, прошу вас, не настаивайте. Я знаю, что Эрбийон не любит публично выражать свои чувства.

– Парень рехнулся, честное слово, – проворчал Тели.

Затем, заметив смущение, вызванное происшедшим, он воскликнул:

– Заседание окончено. Кто поедет со мной на новую сто пятую батарею?

– Я, – ответил Жан, вырванный из своего жуткого оцепенения страхом перед тем, что ему придется остаться с Мори наедине.

– Крошка проснулась, – сказал капитан. – Крошка хочет похвастаться своим крестом перед артиллеристами! Ну ладно, поскольку сегодня я ни в чем не могу тебе отказать, поехали.

Жан набросил на плечи накидку из козьей кожи и сел рядом с Тели.

– Соберись с духом, – сказал ему капитан. – В машине со мной опасней, чем в самолете.

В лицо дул резкий ветер, автомобиль прыгал по ухабам разбитой дороги. Скорость, всегда опьянявшая Эрбийона, сгладила тревожные воспоминания, угрызения совести. Тели излучал на него свое радостное восприятие жизни.

Его настроение странным образом поменялось, и он, наконец, вкусил удовольствие от своего награждения. Его воображение, склонное к театрализованности, в блестящих тонах обрисовало ему эту бешеную гонку, в которой два молодых, отважных, элегантных летчика мчались к линии фронта. Желая сделать так, чтобы все видели его крест, он распахнул накидку на том самом месте, где он был прикреплен.

Не обращая внимания на рытвины от снарядов, расшатанные мосты, на опасные виражи, капитан разогнал машину на полную мощь. Жоншери, еще полный жизни, разрушенный Кормиси исчезли из вида. Однако на пересечении дорог Эрбийон стукнулся лбом о ветровое стекло. Тели яростно жал на тормоза.

По закамуфлированной дороге, отходящей от близлежащих окопов, вразброд плелись люди.

– Смена, – сказал капитан.

Солдаты медленно проходили мимо. Их разбитые башмаки тяжело опускались на твердую землю. Их спины сгибались под тяжестью снаряжения. На всех лицах, какими бы разными они ни были, запечатлелось одно и то же выражение – отпечаток боли и братства. На фоне щетины, разъедавшей кожу, виднелись широко открытые, огромные глаза.

Эрбийону показалось, что эти глаза с ревнивой неприязнью косились на их автомобиль, их меховые накидки, чистые, хорошо откормленные и спокойные лица. Он внезапно подумал о столе, из-за которого только что встал, о шампанском… Своей судорожно сжатой рукой он незаметно, боясь, как бы не увидел Тели, спрятал внутрь свой новенький крест.

Они одновременно выпрыгнули из самолета, приземлившегося возле ангаров. Глядя на дрожь, пробегающую по их телу, не унимавшуюся и в безопасности, Марбо мгновенно обо всем догадался.