Сделав глубокий вдох, Джарвис почувствовал, что его голова перестает кружиться.

— Мы здесь — любуемся грозой.

— А-а. — Закивавшего сиятельство взглянул на небо. — Грандиозно, правда? Но лучше вернуться в дом — вот-вот пойдет дождь.

Освободившись из объятий Джарвиса, Мэдлин сделала шаг назад, и Джарвис, повернувшись, взял ее под локоть и пошел рядом с ней — совершенно невозмутимо — по террасе обратно к дому, где другие гости, прильнув к окнам, наблюдали за грозовым небом.

Мэдлин задержалась возле двери, и Джарвис, тоже остановившись, взглянул сначала на небо, а потом на нее.

— Это… волшебство, неистовство, восторг.

— И опасность.

Она ответила на его взгляд и, повернувшись, прошла в дверь.

Джарвис последовал за ней, нисколько не сомневаясь, что Мэдлин, как и он, говорила не о грозе.

На следующее утро Джарвис уселся в кожаное кресло, стоявшее у письменного стола в кабинете-библиотеке, и, откинувшись назад, подняв и скрестив в лодыжках ноги, занялся чтением последних сообщений, которые прислал ему его лондонский управляющий, но прошло не более десяти минут, как дверь отворилась.

— Мисс Гаскойн, милорд.

Подняв голову, Джарвис с удивлением увидел, что Ситуэлл отступил в сторону от открытой двери, позволяя Мэдлин промаршировать в библиотеку.

Промаршировать, прошагать, прошествовать — безусловно, ничего похожего на более мягкое «войти».

— Благодарю вас, Ситуэлл, — отпустила она дворецкого коротким кивком.

Ситуэлл поклонился и вопросительно посмотрел на Джарвиса, а когда тот кивнул, удалился из комнаты, закрыв за собой дверь.

Остановившись посреди комнаты, Мэдлин с заметным раздражением стягивала перчатки. На ней было дорожное платье, а не ее костюм для верховой езды, так что она, по всей видимости, приехала в экипаже. Она, должно быть, выехала сразу же после завтрака — заключил Джарвис, взглянув на часы, стоявшие на камине, и встал.

— Пожалуй, гостиная…

— Нет. — Она бросила в его сторону хмурый взгляд; в это утро ее глаза имели цвет штормового моря. Непокорная пуговица наконец поддалась, и Мэдлин сняла перчатки, а затем оглядела комнату. — Значит, это ваше убежище?

— Ну, так сказать, — в замешательстве ответил Джарвис.

— Хорошо. Потому что нам, очевидно, не помешают. Мне не хотелось бы заводить светскую беседу с Сибил и вашими сестрами — не это цель моего визита.

Засунув перчатки в карман, она принялась расхаживать туда-сюда перед его столом и, поворачиваясь, едва не запутывалась в своих юбках. Насколько Джарвис мог видеть выражение ее лица, оно обещало упрямое и бескомпромиссное поведение.

— Быть может, вы сядете и расскажете мне о цели вашего визита?

Мэдлин остановилась, взглянула на него, потом на кресло, на которое он указывал, и покачала головой:

— Я предпочитаю ходить.

Вздохнув про себя, Джарвис остался стоять за столом и смотреть, как она снова принялась именно за это, а Мэдлин, взглянув в его сторону и заметив, что он не сел, нахмурилась.

— О, сядьте, ради Бога! — Она указала ему на кресло. — Просто сядьте и слушайте. На сей раз это я должна кое-что сказать вам наедине. И я подчеркиваю — сказать.

— Обсудить. — Он снова опустился в кресло и, когда она бросила на него недоуменный взгляд, пояснил: — Вчера вечером я сказал, что нам нужно обсудить кое-что наедине — и мы обсудили.

— Разумеется, — моргнув, кивнула Мэдлин. — Вот именно поэтому я здесь. — Она развернулась и пошла мимо его стола в обратную сторону. — То, что мы обсуждали вчера вечером, — это не то, что мы когда-нибудь впредь будем снова обсуждать.

Джарвиса интересовало, какова будет ее реакция; теперь он это знал.

При каждом шаге энергия исходила от нее мощными волнами; Мэдлин сцепляла, крутила, конвульсивно сжимала пальцы, освобожденные от перчаток. При всем том, вместе с ее порывистыми шагами, невозможно было ошибиться в ее чувстве — она была взбешена.

— Почему? — спросил он спокойно.

— Давайте разберемся, как мы дошли до этого — какие события привели нас к тому, что произошло вчера вечером на террасе леди Портлевен?

— Я поцеловал вас, вы поцеловали меня, и нам обоим это понравилось.