Это была ее последняя отчетливая мысль перед тем, как его требовательные губы, его руки, сомкнутые вокруг нее и управляющие ею, его губы и язык, заманивающие ее, лишили Мэдлин всех мыслей, отвлекли их, захватили, опутали чувственной паутиной, заворожили поцелуями и ласками, которые намекали мягко, однако определенно, на то, что ждет ее впереди.

Мэдлин с готовностью последовала туда, куда вел ее Джарвис.

Прервав поцелуй, Джарвис поднял голову и, поймав ее взгляд, просунул руку между ними и стал умело расстегивать пуговицы ее жакета. Как только последняя была расстегнута, Мэдлин сбросила жакет, не заботясь о том, куда он упадет.

Губы Джарвиса, изогнувшись только чуть-чуть в уголках, сжались в линию, которая уже была ей хорошо знакома, а его взгляд опустился; теперь Джарвис трудился над расстегиванием более мелких пуговиц ее блузки.

Мэдлин ничего не говорила, а просто наблюдала за выражением его лица, чувствуя, как он увлечен своими действиями. Расстегнув ей блузку, Джарвис замер, не сводя глаз с того, что ему открылось, и спустил блузку с ее плеч.

Затем он потянул шнуровку юбки, так чти Мэдлин ощутила рывок на талии, и, удерживая ее поцелуем, окунул Мэдлин в котел кипящего желания, которое бурлило, поднималось и постоянно росло, пока он ослаблял шнуровку. Наконец шнуровка была распущена, и юбка, которую Джарвис спустил ей вниз через бедра, упала на пол, скомкавшись у ее ног.

Потом он снял ее брюки, сапоги, белье…

Он действовал по наитию, бездумно и раскрепощено, следуя какому-то внутреннему побуждению, которого, как ему казалось, он до конца не понимал.

Теперь Мэдлин стояла обнаженная и босиком на полированных досках, а он рассматривал ее.

Как свою собственность.

С того момента, когда Джарвис впервые увидел ее, он знал, что, нагая, она будет подобна божеству — одной из римских богинь, стройной и гордой.

Но одежда лишала ее красоты в еще большей степени, чем он предполагал.

Мэдлин оказалась еще более красивой, чем он ожидал, — настолько красивой, что голова у него закружилась.

Ее грудь была пышной, прекрасной формы, высокой и гордой, ее кожа кремовой, а соски нежно-розовыми; ниже ее грудная клетка сужалась до тонкой талии, которую он мог обхватить руками, а плавный изгиб бедер завершался изящными линиями стройных ног.

Мэдлин стояла перед ним, не полностью расслабившись, но все же без какой-либо фальшивой скромности и ложного стыда. С высоко поднятой головой и с вопросом в глазах она начала поднимать руку.

— Ну подожди, прошу тебя… — Он облизнул пересохшие губы. — Постой так и позволь мне налюбоваться.

Мэдлин подняла брови, но руку опустила.

С трудом вздохнув, Джарвис продолжал рассматривать ее со всех сторон, с любовью задерживая взгляд на каждом дюйме, каждом изгибе, давая возможность каждой грани, каждому ракурсу отложиться у него в мозгу и обогатить его впечатление, его страсть, его желание — его потребность.

Унаследовав от матери взгляд художника, он мог почти профессионально оценить игру света на нежной женской коже и изящество телесных форм, отсвечивающих перламутром.

Встав позади Мэдлин, Джарвис освободил от шпилек тяжелую массу ее волос, уже наполовину растрепавшихся, и почувствовал под руками шелковистое скольжение распущенных локонов. Он поднес пряди волос к своему лицу и глубоко вдохнул их аромат.

— Ты просто… неописуемо красивая.

Он выдохнул эти слова у самого уха Мэдлин и отстранился, заставил себя сделать шаг назад и еще раз посмотреть — внимательно посмотреть. Он знал, что это мгновение узнавания — обоюдного узнавания друг друга — больше никогда не повторится.

Джарвис благодарил всех святых, которых знал, что не прозевал ее. Мэдлин продолжала наблюдать, как он ходит вокруг нее, но стояла спокойно и не делала попыток прикрыть свои выпуклости, соблазнительные впадины и украшавшие ее лобок светло-каштановые завитки, которые в пронизывающем их свете мерцали как золото — как спрятанное сокровище, которое он мечтал увидеть, потрогать, получить в собственность.

Взгляд Мэдлин задержался на лице Джарвиса, и то, что она там увидела, то, что отпечаталось в его чертах и ярко светилось в его янтарных глазах, загипнотизировало ее, и она ощутила, как раскаленное острие его взгляда касается ее голой кожи. Если бы кто-то всего день назад сказал Мэдлин, что она будет добровольно стоять обнаженной, пока Джарвис ее разглядывает, она рассмеялась бы. Но это выражение у него в глазах… ради него она была готова ходить голой по раскаленным углям.

Она не ожидала, что Джарвис так открыто позволит ей увидеть и понять, насколько он очарован ею. Сделав это, он преподнес ей подарок, доставив безграничное удовольствие.

— Твоя очередь.

Мэдлин потянулась к лацканам его куртки для верховой езды.

«Моя очередь».

Взглянув ей в глаза, Джарвис прочитал в них настойчивость и молча подчинился. Он не стал покорно ждать, пока Мэдлин снимет с него одежду, а сбросил ее с себя, но, оставшись нагим, он не собирался стоять и позволять ей внимательно рассматривать его, а в то же мгновение потянулся к Мэдлин и привлек ее к себе.