Всего сутки назад вы были незнакомы. И ты позволила себе уступить соблазну, увлечься страстью. Помни, Джози, страсть недолговечна, она проходит, и затем люди снова становятся чужими. Тогда наступает самое страшное – одиночество.

Перед ее глазами всплыло выражение лица Эдди, когда он смотрел на бывшую жену и обнимавшего ее Гарри. И более ранние воспоминания о похожем выражении на лице самой Саманты, когда она рассказывала об измене мужа. И скандалы, и истерики матери по поводу многочисленных увлечений отца. И многое-многое другое…

– Джози, – вторгся в ее сознание голос Дугласа. – Джози, что случилось? Ты побледнела как бумага.

– Да? – Она подняла глаза и взглянула ему в лицо. – Дуглас, я хочу… мне надо кое-что сказать.

Пришел его черед побледнеть. Это было трудно из-за довольно темного загара, но, несмотря на это, ему удалось.

– Прелесть моя, если собираешься сказать мне, что ты замужем, то сейчас не самый удачный момент.

– Нет, – твердо ответила Джозефин. И еще раз повторила: – Нет. Я не замужем и, более того, не собираюсь выходить замуж. Никогда.

Он вздохнул – то ли с облегчением, то ли с разочарованием.

– Ты уже говорила вчера. Но то было вчера. После этого у нас с тобой была ночь, длинная ночь, которая должна была все изменить. Не могла не изменить. И ты это знаешь.

– Допустим, – уклончиво ответила она. – Но не совсем так, как ты думаешь. Кстати, какие у тебя планы на сегодня?

– Почему ты спрашиваешь?

Джозефин зарделась. Она сама не понимала, зачем задала такой вопрос. Непонятная, глупая слабость…

– Просто ради интереса…

– Да в общем-то ничего особенного. – Дуглас внимательно посмотрел на нее и предложил: – Мы оба на машинах. Почему бы по пути не заехать куда-нибудь и не перекусить? Я знаю неплохой ресторанчик милях в семидесяти отсюда. На берегу небольшого озера. Очень живописного.

– Ресторан? А потом что?

Он пожал плечами и почти лениво протянул:

– Можем погулять там, поговорить. Получше узнать друг друга. Или у тебя есть лучшие предложения?

– Другие.

Дуглас неожиданно поднялся с кровати и заявил:

– Ты говоришь таким, я бы сказал, торжественным тоном… И даже специально оделась ради этого разговора. Пожалуй, мне тоже стоит. – Он быстро облачился в мягкие, побелевшие от многочисленных стирок джинсы и темно-зеленую футболку, повернулся к Джозефин и, уже не улыбаясь, спросил: – Итак, признавайся: что у тебя на уме?

Ей отчаянно хотелось кинуться к нему, припасть губами к сурово сжатому рту, расстегнуть пояс его джинсов…

Она судорожно глотнула.

– Я хочу сказать… хочу, чтобы ты знал… прошлая ночь… была потрясающей… Это самое лучшее, самое удивительное, что случилось со мной в жизни…

– Спасибо. – Он продолжал настороженно смотреть на нее. – Хочется в это верить. Для меня тоже, признаюсь. Лучшее и незабываемое. – И, помолчав, добавил: – Но если теперь ты собираешься сказать, что наше знакомство на этом и закончится, то должен сразу предупредить: так просто тебе от меня не отделаться.

– Нет, – возразила Джозефин. – Вовсе не это. Как раз наоборот. Я очень хочу продолжать встречаться с тобой. Очень. – Она подчеркнула голосом это «очень».

Дуглас не сводил с нее глаз. Наконец сказал:

– Полагаю, я должен чувствовать себя польщенным, но, увы, почему-то не чувствую. Возможно, ты понимаешь, по какой причине. Может, потому что слышу «но»?

Джозефин решила проигнорировать его вопрос и спросила сама:

– Как думаешь, почему мне так понравилось быть с тобой?

– Наверное, потому что мы оба отчаянно желали друг друга. Но это, конечно, моя мужская точка зрения. Как я могу знать, что думает женщина?

– Да, поэтому. И еще потому, что это случилось так… неожиданно, так… стремительно, так… возбуждающе. Мы встретились – и занялись любовью.

– Если мне не изменяет память, то все произошло далеко не так просто, – сухо напомнил Дуглас. – Но продолжай, пожалуйста.