Я горжусь тобой, — сказал Киёри.

Ёримаса повернулся на кровати, чтобы лучше видеть отца, и скривился от этого усилия.

Я знаю, почему ты попытался зарезаться, — сказал Киёри. — Ты хотел удержаться от насилия по отношению к этой девочке.

Ничего ты не знаешь, — отрезал Ёримаса. — Я в любом случае не прикоснулся бы к ней. Я попытался убить себя потому, что я оказался ближайшим Окумити, только и всего. Если бы там был ты, я бы попытался убить тебя. Для тебя ничего не имеет значения, кроме твоих пророчеств. Ты прислал ее мне, словно животное на бойню к отверженным.

Пророчество будет исполнено. Ты женат. Ты жив. Наследник родится в должный срок. В этом я нисколько не сомневаюсь.

Ты в конце концов выжил из ума, старый дурень. После такого несчастья князь Нао ни за что не допустит сохранения этого брака. Даже Яблочный князь не согласится смириться с подобным позором. К нынешнему моменту эта история наверняка уже разошлась по всей стране. А я все равно умру, как только ко мне вернутся силы.

История никуда не разошлась, — сказал Киёри, — потому что ничего не случилось. Свадьба прошла хорошо. Молодожены провели вечер за беседой, после чего молодая жена отправилась в покои к матери, чтобы приготовиться к переезду в «Воробьиную тучу». А тем временем молодой муж и его отец пользуются щедрым гостеприимством князя Нао.

Такое постыдное происшествие все равно не утаить.

Киёри улыбнулся.

Ты кое о чем забыл. Тем вечером, прежде чем ты пришел к Мидори, князь Нао отослал из замка всех женщин. Так что эту историю распространять некому.

Я не буду спать с ребенком.

Знаю. Я и не ждал, что ты будешь.

Теперь Ёримаса оказался сбит с толку.

Тогда как же ты намереваешься получить наследника?

Он появится, когда настанет срок. А до тех пор ты будешь опекать и защищать Мидори. В свое время она станет женщиной и будет готова к осуществлению брачных отношений.

Чушь какая. Такое бывает только в сказках. А я завершу начатое, как только поправлюсь.

Тогда сперва убей Мидори, — сказал Киёри. — Она думает, что ты попытался покончить с тобой, потому что она жестоко разочаровала тебя. Ее терзает нестерпимый стыд. Она сказала матери, что если ты умрешь, она тоже не будет жить.

Это уже не моя забота, — сказал Ёримаса и закрыл глаза.

Киёри ничего на это не сказал. Но на губах его появилась и на некоторое время задержалась улыбка.

Моей матери было семнадцать, когда она родила меня, — сказал Гэндзи. — Как и предсказал дед, отец защищал и опекал ее до тех пор, пока она не выросла и не стала готова к браку.

Такие разительные перемены в характере обычно являются результатом религиозного откровения, — сказала Эмилия. — Не это ли произошло с вашим отцом?

Нет, — отозвался Гэндзи. — Он никогда не отличался особой религиозностью. Это было нечто совершенно иное.

И что же именно?

Он изменился, потому что познал, что такое любовь.

А! — улыбнувшись, произнесла Эмилияю — Очень умно с вашей стороны. Вы снова вернулись к этому вопросу. Надеюсь, вы не станете снова утверждать, что это нельзя выразить словами?

Я не говорил, что этого нельзя выразить словами. Я сказал, что это трудно сделать. Теперь, когда я рассказал вам о моих отце и матери, вы должны понять мое определение.

Итак?

Мой отец жил в ненависти, потому что не способен был думать ни о ком, кроме себя. Можно сказать, что в этом суть ненависти. Он изменился, потому что обрел в моей матери человека, который значил для него больше, чем он сам, и о котором он заботился больше, чем о себе. Таково мое определение любви. — Гэндзи взглянул на Эмилию. — А ваше?

Эмилии не хотелось, чтобы на глаза ей наворачивались слезы, а когда они все-таки навернулись, ей не хотелось, чтобы они потекли по лицу. Когда же они все-таки потекли, она решила не обращать на них внимания и сказала:

— Мое точно такое же, мой господин.

Когда они вернулись из Яблоневой долины, Эмилия отправилась к себе в комнату, чтобы отдохнуть. Гэндзи же направился в главную башню. Все прочие сюда старались не ходить без крайней на то необходимости. Слухи о призраках, и в особенности о призраке госпожи Сидзукэ, не способствовали случайным визитам. Но иногда туда все же требовалось наведываться. В усыпальнице на седьмом этаже хранились урны с прахом князей и княгинь клана. Бывали времена, когда по этой лестнице регулярно поднимались лишь монахи и монахини. Каждое утро они возлагали на алтарь цветы, зажигали курительные палочки и читали сутры. Каждый вечер они возвращались, чтобы убрать цветы и пепел сгоревших благовоний, и исполнить требуемые церемонии, дабы запереть усыпальницу на ночь. Гэндзи нравилась тишина башни и виды, открывающиеся на все четыре стороны, а призраков он не боялся.