Цуда был рад, что сумел затронуть тему, доставившую удовольствие князю Саэмону. Саэмон был человеком могущественным, и предполагалось, что он вскорости займет пост министра, может быть, даже министра финансов. А для банкира наподобие Цуды министр финансов был почти что пророком богов на земле.

Что именно вам хотелось бы узнать о Хэйко, мистер Старк? — Саэмон отказался от предлженного Цудой виски и принял от служанки чашку чаю. — В те дни, когда ее слава достигла зенита, вам, должно быть, было… — Он вдруг осекся, как будто его внезапно посетила какая-то мысль. Чтобы замаскировать замешательство, он пригубил чай, и лишь после этого продолжил: — Вы должны были находиться в очень юном возрасте.

Точнее говоря, я попросту еще не существовал. Я родился в 1862 году. Насколько я понимаю, ее карьера завершилась годом раньше, и сразу после этого она покинула Японию.

Да, теперь я припоминаю, — сказал Саэмон. — Она отправилась в Калифорнию в сопровождении вашего отца. Ее отьезду сопутствовали весьма загадочные обстоятельства.

И какого же рода?

Я не уверен, что мне следует о них говорить. Может показаться, будто я распускаю слухи. Все равно никто не знает ничего определенного.

Я вполне согласен на слухи.

Ну, тогда, с вашего дозволения… — Саэмон поклонился. — Поговаривали, будто Хэйко — агент тайной полиции сёгуна. Это могло бы объяснить, почему она часто встречалась с моим отцом — он тогда возглавлял эту организацию. Кроме того, это отчасти объясняло бы и ее отъезд из Японии, поскольку так тем, кому она причинила вред за время работы в этом качестве, было бы труднее отплатить ей той же монетой. Однако же, это не объясняет, что заставило вашего отца взять ее под свое покровительство. Мистер Старк-старший был — и остается — близким другом князя Гэндзи, а князь Гэндзи и мой отец были смертельными врагами.

Что, вправду? А мне казалось, будто вы с князем Гэндзи друзья.

Мы, японцы, погрязли в бесконечной паутине вражды, корни которой уходят на много столетий вглубь. Если мы не вырвем их, мы никогда не догоним Запад. Мы с князем Гэндзи предпочли оставить прошлое позади.

Очень цивилизованное решение, — сказал Макото.

Цуде показалось, что в его словах не было искренности. Но, возможно, дело было в его несколько странном произношении. Цуда заново наполнил свой бокал и стал слушать дальше. До сих пор он не узнал ничего важного. Но похоже было, будто в любой момент могут прозвучать важные откровения — откровения, которые могут сулить прибыль.

Пожалуйста, продолжайте, — сказал Макото.

Незадолго до отъезда Хэйко произошла резня. Деревня отверженных, не имеющая никакой стратегической ценности, была сожжена дотла, а все ее жители убиты. Они не представляли из себя никакой угрозы ни для кого, равно как и не имели ценности, как живые, так и мертвые. Очень странная история.

Деревня отверженных?

Один из пороков эпохи Токугава, ныне объявленный вне закона. В Японии нет больше отверженных. Все японцы равны перед законом, точно так же, как это обстоит в цивилизованных странах Запада.

Это абсолютно не соответствовало истинному положению дел, и Цуда, как и любой японец, прекрасно это знал. Да, действительно, правительство приняло такой закон, но не для того, чтобы на самом деле использовать его, а исключительно для того, чтобы прикрыть срам, оскорбляющий чувства западных держав. Чего они не видят, то их не волнует. С точки зрения Цуды, ничего плохого в этом не было. Цель политики не в достижении неосуществимого совершенства — каковое, кстати, два народа все равно понимают по-разному, — а в неуклонном поддержании различных интересов, для чего следует мудро балансировать между ними и избегать крайностей. В этом искусстве оба князя, как Саэмон, так и Гэндзи, были мастерами, каждый на свой лад. Как ему повезло, что он оказался у них на службе!

Хэйко была из отверженных? — спросил Макото.

Что?! — одновременно вырвалось у Саэмона и Цуды.

Прошу прощения, господа, — кланяясь, сказал Цуда. Лицо его залила краска. — Я вовсе не имел этого в виду. Я только хотел сказать…

Ну и что тут скажешь? Что вообще можно сказать в ответ на столь возмутительную, скандальную, оскорбительную и неимоверно опасную реплику? Опасную не только для того, кто ее произнес, но и для тех, кто слышал. Особенно для него, Цуды! Саэмон — князь (да-да, официально князей больше не существовало, но многие их них сохранили свой престиж, силу, связи и богатство), он занимает ведущее положение среди ветеранов Реставрации, у него много могущественных друзей, и он знает тайны, при помощи которых он может давить на тех, кто иначе не стал бы помогать ему. Цуда же лишен всего этого — он лишь считает и хранит деньги. Зачем он только пришел повидаться с Макото Старком? Дурак! А скоро может стать и мертвым дураком!

А что вас так удивляет? — спросил Макото. — По-моему, тут все очевидно.

Мне — нет, — отозвался Саэмон. Он не сказал ничего больше и смотрел на Макото со спокойствием, которое казалось абсолютно неуместным в данной ситуации.

Ну, ладно, — сказал Макото, — он ушел. Говорите, что вы хотели сказать.

А почему вы решили, что мне есть, что сказать? — поинтересовался Саэмон. Цуда поспешно улизнул, словно крыса из горящего дома. Как может человек, позволяющий себе столь явно проявлять свой страх, думать, что он способен сравняться с людьми, которые рождены были самураями?