Шрифт:
«Машину и молодого человека, с помощью которого Ланц. пытался проникнуть в компанию Анастасии и Веды, надо искать там…» — подумал Денисов.
Дорогу назад, к финскому домику, он нашел быстро, несмотря на темноту. В коттеджах не спали, из домов доносились приглушенные голоса, музыка.
«Перст судьбы — он племянник…» — Денисов и сам не мог сказать — цитирует ли он рукопись или иронизирует над ситуацией. — Ланц многое намеренно запутал, он изменил имена, профессии, координаты. Режиссера Веду превратил в критика детектива, придумал специалиста по исландской литературе и его аспирантов. Племянник может оказаться шурином, затем вообще чьим-то дальним родственником…»
Подходя к дому, Денисов огляделся.
В окне у Мацея горел свет. Поэт работал. Денисов не стал его беспокоить, свернул к себе:
«Ланц выдумал красивую сказку о несуществующем приукрашенном мире, в котором обитала его возлюбленная и в который с детства мечтал попасть сам, возможно, даже поначалу не отдавая себе в этом отчета…»
Поведение погибшего в Коктебеле расшифровывалось с помощью его рукописи легко и легко объяснялось. Однако это ничем пока не помогло разгадке его странных поступков и вообще появления ночью в Москве, на Павелецком вокзале
VI. НОЧНОЙ ПОРТЬЕ
— Как он объяснил вам, Захарова? — Сабодаш не ушел, пристроился на широком — с дореволюционной поры — подоконнике против Денисова. — Чей это телефон? Он назвал какие-нибудь фамилии — Сазонов, Окунев?
Пассажирке из Нижнего Тагила на вид было не больше девятнадцати, она казалась непричесанной, плохо умытой, куталась в широкий, похожий на халат плащ.
— Сказал только: «Здесь тебя пустят ночевать».
— Именно так?
— Ну, в этом смысле. «Порядочные люди, пропасть не дадут…»
Отвечала она неохотно. Войдя, сразу села — стул выбрала неудачно: чтобы попасть в сейф, Денисов должен был всякий раз ее тревожить.
— Они знакомые его? Друзья?
Она пожала плечами.
Сабодаш передал Денисову листок с телефоном Сазоновых, обернутый предохранительной пленкой. Запись была сделана наспех, зеленой пастой.
«В одежде пострадавшего нет ни блокнота, откуда вырвана страница, — подумал Денисов, — ни ручки с зеленой пастой».
Задав несколько вопросов, Антон ушел.
— Не собирались звонить по этому номеру? — спросил Денисов.
— Чужие люди… Зачем?!
— У вас пропали только документы?
— И вещи.
— В милицию обратилась сама?
— Меня милиционер привел.
— Давно в Москве? — Денисов незаметно оглядел пострадавшую. — Неделю?
— Пять дней.
— Приезжала в гости? Или так?
— Так.
Отвечала она после раздражающих пауз. В каждом ответе присутствовал упрямый, во зло себе, вызов.
— Как же теперь?
— Матери дала телеграмму.
— Вы живете вдвоем?
— А с кем же еще?
Она выглядела своенравной. Такие становились обычно жертвами собственной самостоятельности, боязни показаться чрезмерно осторожными; тайно похитить вещи у них было нелегко.
«Непохоже, что обворовали… — подумал Денисов. — И обратилась не сама — милиционер привел: «Без документов на вокзале…»
— Тот человек, — спросил он. — Который… Ну, одним словом, взял вещи… Он тоже видел погибшего?
Она помолчала.
— Видел.
— Здесь, на вокзале?
— Ну!
— В какое время?
Девушка пальцем незаметно отвела слезу.
— Ночью.
— Ночь большая!
— Во время посадки на тамбовский…
Денисов вздохнул. Судьба его на ближайшие часы, может, дни была решена: дополнительные сведения о погибшем можно было получить, лишь занявшись ее делом.
— Как тебя зовут?
— Инесса. Можно Инна.
— Вещей много было?
— У меня? — Она пожала плечами. — Сумочка. В ней косметика, платья, кофточка. Еще мелочи.
— А денег?
— Денег немного. Паспорт. — Она глотнула слюну.
— Завтракала?
— Сегодня?
— А вчера?!
— Я есть не хочу!
Он вдруг догадался:
«Несовершеннолетняя! Эта стеснительность, упрямство! Дома, наверное, по нескольку раз в день: «Инночка, ела? Ужинать будешь?»
Денисов поднялся, закрыл сейф:
— Там буфет в зале, пойдем. Что-нибудь придумаем.
— Да не хочу я есть! — Она сдалась, хотя продолжала сидеть, еще туже закуталась в плащ. — Вот еще!